Тютчев - [28]
Никогда не забуду, — продолжает Кошелев, — того потрясающего действия, которое произвели на нас первые известия о 14 Декабре… мы часто, почти ежедневно, собирались у М. М. Нарышкина… казалось, что для России уже наступал великий 1789 год…
Известия из Петербурга получались самые странные и одно другому противоречущие. То говорили, что там все спокойно и дела пошли обычным порядком, то рассказывали, что открыт огромный заговор, что 2-я армия… идет на Москву и тут хочет провозгласить конституцию. К этому прибавляли, что Ермолов с своими войсками идет с Кавказа на Москву… мы, немецкие философы, забыли Шеллинга и комп., ездили всякий день в манеж и фехтовальную залу учиться верховой езде и фехтованию и таким образом готовились к деятельности, которую мы себе предназначали».
Все это необходимо ясно представлять себе, ибо Тютчев, в середине 1822 года отправившийся за границу, после трехлетней службы как раз в 1825 году приехал в отпуск и жил несколько месяцев в Москве, без сомнения, постоянно общаясь с любомудрами. В июне 1825 года Погодин в дневниковой записи о встрече с Тютчевым привел его высказывание: «В России канцелярии и казармы. Все движется около кнута и чина».
За месяц до восстания ив Петербурга в Москву приехал двоюродный брат Тютчева, морской офицер Дмитрий Завалишин — один из активных декабристов, приговоренный к двадцатилетней каторге. Впоследствии он вспоминал о том, что «поселился в доме Тютчевых в Армянском переулке… Я занимал там почти весь верхний этаж, и ко мне был особый ход, так что члены общества (декабристского. — В. К.) могли беспрепятственно посещать меня».
Завалишин, в частности, привез в Москву точный список грибоедовского «Горя от ума», сделанный им по рукописи, переданной самим Грибоедовым декабристу Александру Одоевскому, собиравшему у себя многих сотоварищей для размножения текстов комедии («Горе от ума», как известно, было для декабристов своего рода орудием пропаганды). «Привезенным мною экземпляром «Горя от ума», — вспоминал позднее Завалишин, — немедленно овладели… Федор Иванович… и Николай Иванович, офицер гвардейского генерального штаба… Как скоро убедились, что списанный мною экземпляр есть самый лучший из известных тогда в Москве, из которых многие… представляли… значительные пропуски, то его стали читать публично в разных местах и прочли, между прочим, у княгини Зинаиды Волконской».
Салон Волконской на Тверской улице (ныне ул. Горького, 14) был с 1824 года одним из центров культурной жизни Москвы, и любомудры — Веневитинов, Киреевские, Одоевский, Максимович, Шевырев, Погодин, Андрей Муравьев и др. — уже играли здесь главную роль, хотя в этом салоне были достаточно сильны и декабристские веяния; вспомним, что именно у Зинаиды Волконской Пушкин 26 декабря 1826 года прощался с уезжавшей к мужу в Сибирь Марией Раевской. Тютчев бывал здесь за год с лишним до того, перед 14 декабря. Его речи и участие в спорах уже тогда производили неизгладимое впечатление. Об этом лаконично, но многозначительно сказано в записи погодинского дневника от 26 июня 1825 года: «Тютчев своими триумфами поселил во мне недовольство, что ли?»
Нет сомнения, что любомудры в то время были настроены в декабристском духе, как об этом подробно и рассказывал Александр Кошелев. Нельзя не обратить внимание и на тот факт, что в самом конце 1825 — начале 1826 года, когда шли аресты всех подозреваемых в принадлежности к тайным организациям, любомудры испытывали острое чувство близости к декабристам. Об этом выразительно свидетельствует тот же Кошелев. Рассказывая об арестах своих троюродных братьев Михаила Нарышкина и Василия Норова (которого арестовали в тот момент, когда Кошелев был у него в гостях), он говорит:
«Мы, молодежь, менее страдали, чем волновались, и даже почти желали быть взятыми и тем стяжать и известность и мученический венец. Эти события нас… чрезвычайно сблизили и, быть может, укрепили ту дружбу, которая связывала Веневитиновых, Одоевского, Киреевского, Рожалина, Титова, Шевырева и меня».
В то время, которое описывает Кошелев, Тютчева уже не было в Москве. Самый выдающийся его родственник, герой 1812 года граф Остерман-Толстой в создавшейся ситуации «велел» двадцатидвухлетнему племяннику «скорее убираться к своему месту в Мюнхен».
Дело было так. Остерман-Толстой опекал своих двух племянников, живших в это время в Армянском переулке, — Завалишина и Тютчева (именно Остерман-Толстой за три года до того отвез Тютчева в Мюнхен). В какой- то момент, по-видимому, незадолго до 14 декабря, когда атмосфера уже накалилась, Остерман-Толстой заставил намеревавшегося возвратиться в Петербург Завалишина уехать в Казань (он собирался туда, чтобы посетить местных сторонников декабристов, но ввиду надвигающихся событий надумал вернуться в Петербург).
