3. Почему Андорра не вышла к морю?
Нехорошо захватывать чужие земли, но бывают такие обстоятельства, когда без этого просто не обойтись. Например, стране нужно выйти к морю, а между ней и морем другая страна. Где же выход? Выхода нет. Выход приходится искать на чужой территории.
История это допускает и даже записывает в число заслуг того государственного деятеля, который обеспечил своей стране выход к морю. И многие поколения будут его вспоминать и ездить к морю в отпуск и на каникулы.
Почему же Андорра не вышла к морю? Вокруг нее столько морей. Тут же, поблизости, в каких-нибудь двухстах километрах, Средиземное море, нужно только прихватить кусочек Франции или Испании. Но Андорра не стала бы такой великой, как если бы вышла к Атлантическому океану — через всю Испанию и Португалию. А еще лучше — через всю Евразию к Тихому океану. Вот тогда бы Андорра стала великой страной.
Потому что только далекая цель рождает великую энергию. Особенно если этой цели совсем не видно.
Андорре, правда, и близких целей не видно: она в плотном окружении гор. Ей не видно ничего из того, что у нее снаружи, а видно лишь то, что у нее внутри. Поэтому ей приходится быть великой страной, не выходя за пределы своего государства.
Во Францию Семенов прибыл с единственной фразой: «Парле ву франсе?» — что должно было означать: «Вы разговариваете по-французски?»
Первый же француз, которому он задал этот вопрос, остановился и выразил желание поговорить по-французски. С минуту Семенов соображал, о чем бы поговорить по-французски, но, так и не вспомнив, повторил свое единственное: «Парле ву франсе?»
Разговор как будто налаживался. Семенов улыбался французу, француз улыбался в ответ, а затем, чтобы поддержать разговор, Семенов как бы между прочим спросил: «Пар-ле ву франсе?» («Вы разговариваете по-французски?»)
«Шпрехен зи дойч?» — внезапно спросил француз, перейдя почему-то на немецкий язык, хотя разговор велся по-французски. Однако Семенов не стал разговаривать по-немецки: в конце концов, они были во Франции. Поэтому Семенов вернулся к французскому языку.
«Спик инглиш?» — осведомился француз, но Семенов отказался разговаривать и по-английски. На этом разговор и кончился.
Другие французы вели себя точно так же: с минуту послушав Семенова, они переходили на другой язык, потом на третий и так далее.
«Французы — славные ребята, — рассказывал Семенов, вернувшись домой. — Они такие любезные, общительные. Но знаете, какая у французов главная национальная черта? Больше всего они не любят говорить по-французски».
Жил-был один Народ, и была у него жена Демократия. Народ был уже довольно старый, а Демократия совсем молоденькая, только начинала жить.
Любил Народ свою жену Демократию. Ах ты, говорит, моя Демокрашечка! Демокрасоточка! Демпомпончик!
А Демократия называла мужа просто Народ. Не уменьшительно, а уважительно. Если Народ уменьшительно называть, он может обидеться.
И однажды случилось так, что захватили Демократию преступные элементы. Проще говоря, разбойники. А сложней говоря — мафиозные структуры. Она упросила мужа выпустить их из тюрьмы, ну и они тут же ее захватили.
Заставляют на себя работать. Демократия, конечно, отказывается. Ах, говорит, это нехорошо! Непорядочно. В демократическом обществе, говорит, нравственность должна быть на первом месте.
Отворачивается от преступников, опускает глаза. Но самой очень хочется поработать. Она ведь не старуха, не калека, бродят в ней молодые силы, только неизвестно, куда забредут.
Отворачивалась, отворачивалась, а потом возьми да и повернись к ним лицом. А чего в самом деле? Раз по-честному работать не дают, не сидеть же ей сложа руки!
Способная оказалась, трудолюбивая. Ей говорят: надо ограбить население. Но не так, как грабят на больших дорогах, а аккуратно, демократическим путем. Провести соответствующие законы через парламент.
У мужа ее был дружок по имени Парламент. Такой болтун, горлопан, шут гороховый. Все Народу расхваливал Демократию, а только муж отвернется, начинал к ней клинья подбивать.
И вот через этот Парламент теперь нужно было проводить законы. Специальные законы для противозаконной деятельности. А почему бы не провести? И Демократия проводит. А для исполнителей — статус неприкосновенности, чтобы к ним не прикоснуться ни с какой стороны.
Мафиози на Демократию не нарадуются. Преступники носят ее на руках. Разбойники устраивают ей бенефис из каждого разбоя.
Но Народ недоволен. Трудно ему пережить разлуку с любимой женой Демократией. И собрался он со своими старыми силами, и освободил жену, а всех преступников и разбойников отправил за решетку. Не отправил только мафиози — они у него работали на ответственных должностях.
Конец, как говорится, делу венец, но хватились венца, а его нет. Украли. И конца нет. Тоже украли. Поэтому все это до сих пор не кончается.
Демократия уже привыкла работать на преступников — очень на них работать было интересно. Ребята все молодые, хваткие, на работу падкие. На таких и Демократии хочется работать.
И она работает. Они по тюрьмам сидят, а она работает.
Удивляется Народ: все, что у него в государстве работает, работает на преступления, а что не работает на преступления, то не работает вообще.
