И хотел бы, да нельзя иначе ведь: все-то мы у жизни на краю. Если жизнь другим не укорачивать, нечем будет удлинить свою.
Сокрушались гномики: нет печальней повести, мы всю жизнь работали для очистки совести, не щадили ни себя, ни родных, ни близких… Глядь, а совести-то нет: вся ушла в очистки.
Нет у нас ни покоя, ни сна: все боимся, боимся чего-то. То боимся, что будет война, то боимся, что снимут с работы. То боимся, что скажет сосед, то дрожим, от ревизии кроясь…
Трудно жить не за страх, а за совесть: страху много, а совести нет.
Перед громадой магазинною стояли гномики за водкою. А очередь такая длинная, а жизнь у гномиков короткая… Такие маленькие, робкие, они стоят — и выпить хочется…
А водки мало, жизнь короткая — не разберешь, что раньше кончится.
Один из выдающихся мыслителей нашего времени высказал интересную мысль, что жизнь в раю не могла бы возникнуть и развиваться, ибо жизнь эволюционирует лишь перед лицом грозящей опасности. (Станислав Лем, «Сумма технологии»). Другими словами: жизнь возникает не от хорошей жизни.
Допустив на минуту (в качестве антинаучной гипотезы) существование рая и ада, мы вынуждены будем смириться с существованием жизни только в аду, где грозящих опасностей хоть отбавляй, — следовательно, для жизни созданы все условия.
И тогда мы с удовлетворением сможем отметить, что в нашей стране созданы самые лучшие условия для жизни. Вообще-то худшие, но для жизни — самые лучшие.
Лучшие люди в нашем отечестве всегда умирали за худшую жизнь. Думали, что умирают за лучшую, а умирали за худшую. Как умирали народники за лучшую жизнь народа! Сколько крови пролили, а в результате — худшая жизнь. А сколько крови пролили большевики! Они ведь тоже хотели как лучше, а не как хуже. А в результате — хуже некуда. Все валится, рушится, летит в тартарары… Но тут кстати вспомнить мысль второго выдающегося мыслителя нашего времени: «У высших животных потребность и способность разрушать возрастает пропорционально степени их разумности». (Конрад Лоренц, «Кольцо царя Соломона»).
Так на что же нам жаловаться? Мы эволюционируем намного лучше других, поскольку с нами никто не сравнится по числу грозящих опасностей. А если учесть, сколько мы разрушили и еще разрушим, разумность наша неуклонно растет, и мы, как никто другой, оправдываем высокое звание: человек разумный.
Исповедь лестничной ступеньки
Мы ступеньки, мы на лестнице живем. С виду мы все одинаковые, но на самом деле это не так, потому что одни у нас выше, а другие ниже.
У нас удивительная лестница: она ведет снизу вверх и одновременно сверху вниз, — так что никогда не знаешь, куда в данный момент ведет наша лестница.
Вверх вести труднее, потому что видишь только тех, кто выше тебя, и получается, что ты ниже всех, а кому это приятно? От этого и одышка, и общее недомогание. Нет сил двигаться и поневоле остаешься на месте.
Но и вниз вести мало радости. Когда чувствуешь, что ты выше всех, опускаться не хочется, и тоже остаешься на месте.
Вверх ведешь — но остаешься на месте.
Вниз ведешь — но остаешься на месте.
Потому что только так можно сохранить занимаемое положение.
А в жизни ступенек главное что? Движение? Как бы не так! Занимаемое положение.
Хоть мы и скрипим, конечно, что вот, мол, надо бы, чтоб никто ни над кем не возвышался, но скрипим мы при виде тех, кто над нами, а при виде тех, кто под нами, мы тут же успокаиваемся.
Были б мы все равны, у нас бы тут вообще никого не было видно. И лестницы самой не было бы. Ровная дорога — и никого не видать.
А так у нас лестница. Одни выше, другие ниже, но каждая ступенька на своем месте видна.
Может, это и есть демократия? Не та, при которой все равны, а та, при которой каждого видно.
* * *
Маркс говорил, что пролетариям нечего терять, кроме своих цепей. Знал ли он слова Гете: «Страшен тот, кому нечего терять»?
* * *
В семнадцатом году большевики обменяли Временное правительство на временные трудности, и с тех пор никак не удается совершить обратный обмен, потому что ни одно правительство не считает себя временным.
* * *
Когда много власти, она начинает мыслить и чувствовать за человека. Когда много денег, они начинают мыслить и чувствовать за человека. И лишь когда нет ни власти, ни денег, человек может мыслить и чувствовать самостоятельно.
* * *
Мало выйти из гоголевской шинели, нужно еще знать, куда идти.
* * *
В наше время просить политическое убежище уже мало. Надо сразу просить не убежище, а бомбоубежище.
* * *
Слово «фашизм» в переводе означает: «вязанка хвороста».
Поэтому его так легко разжечь.
* * *
Начинается с того, что живые шагают по трупам, а кончается тем, что мертвые шагают по живым.
* * *
— Зажили ли раны?
— И раны — зажилили…
* * *
Иные ветераны, как палки, вытащенные из колес, любят повспоминать, как они способствовали нашему движению.
* * *
Видно, все же не зря у слова «нахальство» тот же корень, что и у слова «холуйство», а у слова «хвала» тот же корень, что у слова «хула».
* * *
Жизнь — как единственное дитя: ее любишь тем больше, чем меньше она того заслуживает.
* * *
Нет, из этой жизни живым не вырвешься!
