В общем, приехал он в редакцию пустым, и пришлось вести сотрудников в ресторан, плюс еще увязался кое-кто из авторского актива. Он, Гомер, сослепу не разглядел актив, а обнаружил лишь тогда, когда расплачивался.
Провожали его на поезд всей редакцией, и он опять не разглядел актив. Хорошо посидели, чуть не пропустили поезд на Ивано-Петровск. И только утром, уже подъезжая к Ивано-Петровску, Гомер спохватился прочитать: что же этот графоман написал в своей разгромной рецензии.
Прочитал — и ахнул: рецензия была положительная!
Нет, положительная — это не то слово. Рецензия была хвалебная, восторженная. Ведь они же были приятели — разве мог Данте что-то другое про него написать? И он, Гомер, своими руками забрал эту рецензию из журнала! Да еще, чтоб отдачи, два дня поил и кормил всю редакцию и авторский актив!
Давая эти показания, Гомер плакал, как малый ребенок, прямо в отделении милиции. Потому что Данте Алигьери, этот истинный, великий поэт, вложил всю свою звонкую силу поэта в рецензию, а как Гомер его отблагодарил? Лживой, пасквильной стряпней на его нетленную, поистине божественную поэму!
Нужно было что-то срочно предпринимать, как-то остановить эту ужасную, несправедливую клевету на великую книгу. Толстой тут ничем не мог помочь: у него не было никого в «Сыне Отечества». И не могло быть. Это был такой журнал, который нужно бросить в огонь, не читая.
Но если нельзя остановить рецензию, может, как-то остановить журнал, перехватить его на последнем этапе?.. И тогда Гомер вспомнил пожар Трои, Лев Толстой вспомнил пожар Москвы… А Шекспир… Вы же знаете Шекспира… Если он загорелся идеей, то будет гореть до тех пор, пока не сожжет, не испепелит все вокруг…
— Вы имеете в виду ларек? — спросили в милиции.
— Ларек. Газетный и журнальный ларек, — сказал Гомер, плача уже не только об одном товарище по перу, но и о другом своем великом товарище.
Когда же рак свистнет, а рыба запоет?
Жила на свете собака. Простая такая собака. Но верящая однако, что свистнет когда-нибудь рак. В унылой собачьей жизни приходят такие мысли: что, дескать, когда рак свистнет, наступит счастье собак.
Она отыскала рака. Простого такого рака. Но он не свистел, а плакал, печально скрививши рот. И рак объяснил со всхлипом, что скажет судьбе спасибо, когда он отыщет рыбу, которая запоет.
Ну, рыбу они отыскали. И тоже нашли в печали. Они ее утешали, а после учили петь. И рыба, вытянув губы, запела сипло и грубо, что легче, мол, дать ей дуба, чем жизнь такую терпеть.
Поскольку рыба запела, а это уже полдела, собака ждать не хотела и тут же за рака взялась. Она то журила рака, то с ним затевала драку, — ну, словом, к раку собака свою применила власть.
И рак еле слышно свистнул, как будто от боли пискнул, как будто от страха взвизгнул испуганный жизнью рак.
Посвистывал рак уныло, и рыба тоскливо выла, но все же не наступило желанное счастье собак.
Какая ж причина, однако, что все это кончилось крахом? Хотя бы одна собака на это дала ответ.
Напрасны поиски счастья, ужасны происки счастья, а что до приисков счастья — их просто на свете нет.
* * *
Аграрное государство вывозит сельскохозяйственную продукцию, а ввозит промышленную. Промышленное государство вывозит промышленную продукцию, а ввозит сельскохозяйственную.
А как назвать государство, которое ввозит и то и другое, а вывозит полезные ископаемые? Ископаемое государство?
* * *
Зарплаты камней преткновения намного превосходят зарплаты краеугольных камней.
* * *
В своих «Дневниках» врач Льва Толстого приводит такие слова писателя: «Во мне еще живет атавизм — патриотизм, с которым я, разумеется, борюсь».
Всего один «изм» — и уже борюсь. А каково бороться нам, когда в нас живут марксизм-ленинизм, шовинизм, паразитизм, иногда полный идиотизм? Трудно бороться. Поэтому мы и не боремся.
* * *
Система убита, но некуда вывезти труп. Он разлагается, и жить при нем еще тяжелей, чем было при живой системе.
***
То, что «добрый» и «доблестный» одного корня, могло бы дать замечательные плоды, если б не третье слово того же корня: «удобный». Нас все время тянет к удобному — больше, чем к доброму и доблестному.
* * *
Истина, рожденная в споре, уже по этой своей природе не может быть бесспорной истиной.
* * *
Вся наша советская история укладывается в слова: «С новым подъемом…», «С огромным подъемом…», «С небывалым подъемом…»
Не было бы у нас столько подъемов, мы бы сегодня так больно не падали.
***
Маленькая старушка любит ходить на похороны, но при этом рассказывает только о собственных болезнях. «Вот у меня хуже было…»
Хотя — что может быть хуже, чем у покойника? Если, конечно, хоронят не тебя, а ты хоронишь кого-то другого.
* * *
После вечера встречи с любимым писателем один его почитатель говорит другому почитателю: «Он вам подписал книгу? А я свою забыл дома. Покажите, как он подписывает, я себе сам подпишу».
* * *
Сектор Газа не внушает таких серьезных опасений, какие внушает сектор нефти и газа.
* * *
Когда постсоветский человек покинул пост советского человека, он узнал, что такое настоящий пост.
* * *
Мы шагаем шагом победным — и все время по бедным, по бедным!
