Тюрьма для свободы - [38]

Рэн и Эрл уже давно сидели в столовой на своем обычном месте. Столовая находилась на первом этаже, в самом конце справа. Хорошо отремонтированная, она выделялась и отличалась от камер. Казалось, столовая находится вовсе в ином месте и ничего общего с тюрьмой не имеет: большой зал с высокими потолками, чистый блестящий пол, в ряд расставленные разноцветные столы и стулья. Занавески белого цвета. В правом углу висел жидкокристаллический телевизор, по которому можно было смотреть новости и узнавать хоть что-то интересное. За годы заключения многое изменилось: люди стали иначе одеваться, по-иному мыслить, на другом языке говорить. Правда вот уже несколько дней как телевизор не работал, никаких новостей не было. Что-то происходит рядом, но одновременно в ином измерении. О том, что там, знать интересно хотя бы потому, что это какая-то связь с внешним миром. Но телевизор уже несколько дней не работал. Всякий раз находились какие-то причины, из-за которых тянули с починкой. Но обещали починить в скором времени, быть может, завтра, но будущее в этих четырех стенах никогда не наступало.

Один из авторитетов крикнул, что надо бы поспешить с раздачей сечки. Все присоединились, начав ударять ложками по алюминиевым тарелкам и повторяя вслед за ведущим слова. В конце сидели четверо мужчин, которые держались особняком. К ним никто не обращался, ни на кого из них нельзя было смотреть. Это были обиженные, каждый из них был обособлен по какой-то своей причине. Все остальные сидели со своими «семьями», с людьми, которых принимали в свое братство. Эрл сегодня смотрел на них более внимательно. Не зная их поименно, он всех называл убийцами и определял цифрой. Вот убийца № 1: сидит за кражу у своего друга всего тысячи евро. Убийца № 2 (таких обычно называют медведями из-за мускулистого торса и сильной волосатости): зарубил тещу топором, когда та начала уговаривать его жену подать на развод. Убийца № 3, зеленоглазый тридцатилетний человек со шрамами на лице: сидит за распространение наркотиков. Убийца № 4: неизвестно за что сидит, но говорили, что он ВИЧ-инфицирован, и его нужно остерегаться. Теперь он смотрел на все происходящее со стороны, особенно не вникая. Его волновал вопрос о том, что его ждет через несколько часов. Было много случаев, когда заключенные не хотели уходить, а уходя, делали все возможное и невозможное, чтобы вернуться. Кем он будет там? Кто для него более чужой: эти убийцы или те, кто еще не успел ими стать, то есть потенциальные убийцы?

Именно в тот момент, когда всем начали раздавать на завтрак вчерашнюю лапшу, ввели нового заключенного. Рэн толкнул плечом Эрла и тихо прошептал: «Новенький в ад попал? Интересно, за какой грех ему придется в котле вариться?» В ответ на свой вопрос ничего не услышал, лишь заметил, как Эрл следит за движением каждого и находится настороже. Это после, когда все разойдутся, он объяснит причину Рэну. Эрл, как и многие, сразу заметил худобу, впалые щеки, недавно избитое тело, большие испуганные глаза, смотрящие сквозь круглые очки. Явно, был близоруким. На преступника он не был похож. Кража? Руки для этого слишком сильно дрожат. Убийство? Лицо слишком одухотворенное. Драка? Из-за этого сюда бы его не привели. Интересно, какие ощущения испытывает новоприбывший? Какую историю расскажет о себе? Какова причина его преступления? Ведь даже когда убиваешь, крадешь, у тебя есть своя правда, причина для оправдания. Говорится, не желай имущества ближнего своего, не кради, не убивай. Но человек все же идет на такой шаг, зная, что будет осужден и посажен в тюрьму. Казалось, что эти заповеди были самыми главными в трехмерном пространстве, а после, в тюрьме, большее внимание уделялось другим заветам. Нарушители заповедей «не прелюбодействуй», «не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего», осуждались авторитетами. Тем, кто нарушал, давали определенные имена на своей родной «блатной музыке». Первую заповедь, которая гласила «Да не будет у тебя других богов перед лицом Моим», невозможно было понять до конца. То ли Господь был не уверен в своих силах, то ли боялся, что его отодвинут в сторону во имя иной веры. Да и кому ведомо настоящее божье имя? Как, заблудившись, выйти из этого состояния? Окликнуть его невозможно, если подкрадется сомнение в истинности бога. К кому обратится за помощью — неизвестно. Сказано: «Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно, ибо не оставит Господь Бог твой без наказания того, кто употребляет имя Его напрасно». Напрасно? Эрл точно знал, что напрасно ничего не бывает. В каком состоянии пребывает Всевышний, никому неизвестно. Есть ли заточение, предусмотренное именно для Бога и его грехов? Или же грешным может оказаться лишь человек, если не будет жить по законам Божьим. Три следующих заповеди, «Не сотвори себе кумира», «Почитай отца твоего и мать твою», «Помни день субботний, чтобы святить его; шесть дней работай и делай в них всякие дела твои, а день седьмой — суббота Господу…», не подвергались никакому сомнению. Разумеется, были внесены некоторые изменения. Все заключенные трудились пять дней, а священник навещал их каждую субботу и читал молитву. На плече у многих была наколка, сделанная в тюрьме, которая синими буквами гласила: «Не забуду мать родную». Слово «кумир» для тюрьмы звучало слишком интеллигентно, потому здесь позволили себе изменить его и представить эту заповедь так: «Не сотвори себе авторитета».