Тюрьма для свободы - [11]

Шли дни. Все начинало раздражать его. Нервы были на пределе, волосы вставали дыбом. В полной изолированности, среди пустых стен и старой кровати, ему нечего было делать. Начал грызть ногти. Раздраженно чесал голову. Плевался и смотрел на слюну. Ловил себя на мысли, что меняется, становится абсолютно другим человеком. Его пугал демон, поселившийся в сердце. Сложно было свыкнуться с новым образом. В дешевом фильме показали бы, как падает детская фотография в рамке и разбивается на маленькие осколки. Но вместо старой фотографии всегда появляется новая. Как сказал бы один из философов, фотография — микроопыт смерти. Моменталист прекрасно понимает, что его жест погружает человека в вечное упокоение. В тюрьме принято после ареста делать снимки лица арестованного в профиль и анфас. Это делается для сравнения. Нужно найти сходство во внешности до окончательного решения суда и после пыток, тюремной жизни и освобождения. Иногда на этом фотографирование в тюрьме не заканчивается. Ради забавы можно поиздеваться над задержанным. Для съемок заставить его мастурбировать, сесть на него, зажатом между двумя носилками, держать на поводке. Насилие в этих стенах не знает границ. Эрлу повезло, все это прошло мимо него.

Одна мысль засела у него в голове. Носился Эрл с нею с утра до ночи. Спрашивал: «Какие факты учитывают при провозглашении приговора? Откуда им знать, кто является преступником?». Не мог найти ответа на свой вопрос. Агенты не нашли никаких улик, никаких свидетелей. «Что это за фантазия? Глупая идея с убийством! Кто знал, что я в нее влюблен? Любовь — проступок!» — часто задавался подобными вопросами и сам на них отвечал. Хватался за голову, садился возле стены и закрывал глаза. Сердце сильно болело: безответная любовь и большой вопросительный знак о предстоящем. Разум совсем помутился. В тишине не переставал кричать. Впрочем, даром шумел во всеуслышание. Голос свой слышал только он.

Настал и день суда. Процесс начался с опозданием. Все носило официальный характер. Признание вины должно было прозвучать публично. Публичность — своеобразная пытка. Цель гласности — увидеть, лицезреть момент чистой правды, которой нигде и ни при каких других обстоятельствах невозможно узнать. Приближались последние мгновения. Еще несколько секунд и все сомнения рассеются. Собравшиеся зеваки без напряга вздохнут. Виновному уже нечего будет терять. Ротозеи, бездельники и глазопялки почешут языком о чем-то между собой. В зале будет стоять трепетный монотонный гул.

Публика разделилась на три части: те, которые верили, что все было делом рук Эрла, те, которые не желали принять это и нейтральные. Самыми трезвыми были последние. Мать сидела в первом ряду и следила за происходящим. Вытирала мокрые глаза платком. Отец был на взводе. До начала суда несколько раз выходил покурить и вновь возвращался. Брат вовсе не пришел. Очевидно, сами родители не позволили ему присутствовать на суде. Они верили, что все утрясется. Скоро мрачный сон будет завершен. Решили брату ничего не рассказывать. «Пусть этот бред хоть младшего не коснется», — думал про себя отец. Эрл ощущал присутствие Эриды. Она будто дала обет молчания до конца суда и теперь полная ответственности хранила его. Тихо следила за происходящим. Он знал, ее отношение к нему не зависело от решения судьи. Если кто и не отречется от него, то это она. Эрл глядел на нее. Она улыбалась ему в ответ. Своим взглядом внушала бесстрашие. Сидела уверенная, скрестив ноги. Сапоги доходили до колен. Короткая юбка немного прикрывала бедра. Пальцами теребила губу. Эрл шепнул ей: «Ты единственная…». Она кивнула головой. Он подумал: «Чем я не заслужил ее любви? Почему мы не любимы?». Она была красива, умна. Эрл испытывал к ней самые теплые чувства. Эрида смирилась с этим. Эрл не мог понять ее покорность. Но ответ существовал. Это не был повтор неудачной любви. Эрида всегда была счастлива тем, что имела. Ее любовь всегда была жертвенной. Она отдавала себя полностью, не стараясь что-либо получить взамен. Как много прекрасного было в этой девушке. Ее слабость была силой. Эрида всегда находилась в смятении. И в преданной любви была хаотичной.

Объявили приход судьи. Все должны были встать. Суд начался. Секретарь прочитал обвинительную речь. Начали допрашивать Эрла. Адвокат старался защищать обвиняемого, как только мог. Было видно, что у него есть желание выиграть процесс: от этого зависела его карьера. Судья задавал вопросы, которые ничего общего не имели с делом. Эрл ощущал снисходительность блюстителя закона к себе. Вопросы были обыкновенные. Они могли быть заданы где и когда угодно. Но здесь они задавались публично.

«Чем вы занимаетесь?», — спросил судья.

«Я студент. Учусь на втором курсе. Полагаю…», — ответил Эрл.

Судья строго попросил, чтобы отвечающий избавился всяких «полагаю». Он продолжал:

«Стойте прямо. Отвечайте, как следует. Работаете?».

«Я думаю, что учеба — своего рода работа».

«Отвечайте точно!»

«Я учусь бесплатно и получаю стипендию. Учусь на отлично. Думаю, что учеба — работа, кропотливый труд».

«Нас не интересует, что вы думаете. Перестаньте философствовать. Вы работали, работаете?»