Тюремные люди - [14]

Последние несколько лет ситуация постепенно меняется: «красное» и «черное» беззаконие уступают место обычному для всей страны беззаконию «бюрократическому». Все меньше физического насилия, все больше бумажек, регламентов, избирательного правоприменения. То есть закон по-прежнему «не догма», но хотя бы меньше калечат.

Вячеслав – ярко-рыжий крепыш лет 35–40. Сидит давно – с 2002 года. Был членом местной жестокой банды, но участие в убийствах не доказали и, выбив большую часть зубов, дали срок за вымогательство. В тюрьме Вячеслав стал сотрудничать с администрацией, и как лицу доверенному ему поручили мою «адаптацию». Стандартная процедура постановки на место вновь прибывшего ожидаемо не сработала – бить нельзя, законы я знаю лучше, УДО мне не светит… В общем, через пару дней мы перешли к разговорам по душам.

Собственный текст для таких случаев у меня давно отработан, а вот послушать типичного «красного» было интересно. В его словах звучала неприкрытая, откровенная ненависть к людям, сломавшим ему жизнь. И к бандитам, и к власти.

Про свое лагерное прошлое рассказывал неохотно, но в целом правдиво.

– Бил?

– Сейчас, сами видите, все на «будьте любезны», а раньше… Бил… Как откажешься? Вызывают, говорят: «Надо прожарить». Не станешь – самого «растянут» в ШИЗО.

– Нравилось бить?

– Конечно, нет. Я и без битья могу построить, но ведь не понимают, говорят – «вата». Хотя многим бить нравится. Власть…

– А как же проблемы на воле? Ведь могут встретить.

– Могут. И встречают. Не всех, конечно. Их из лагеря на хлебовозке вывозят. Прямо к поезду. Но потом все равно находят. Только здесь об этом думать начинают за пару месяцев до освобождения. Тупоголовые…

Вячеслав тяжело вздыхает, сжимая и разжимая кулаки с набитыми костяшками. Разговор явно не доставляет ему радости. Через год – самому на свободу.

А я невольно думаю о тысячах похожих на моего собеседника, хотя внешне весьма благопристойных служителей нынешнего режима, которым максимум через десять лет предстоит так же скрипеть зубами в ночи, понимая: их время вышло, а у беззакония – две стороны…

Отец

Он работал старшиной «карантина». Карантин – отдельный барак, куда помещают всех вновь прибывших на одну-две недели для выявления инфекционных больных и выяснения «человеческой сущности». Затем происходит распределение по отрядам с учетом этих обстоятельств. Да и жизнь в отряде может сложиться так или иначе по результатам карантинных «смотрин». Так что старшин сюда ставят серьезных. Впрочем, бывает еще «красный карантин», но это – тема отдельного разговора и, видимо, лучше сразу со следственной бригадой. К счастью, меня такой опыт миновал.

Константин – как он мне представился – «возрастной», по местным меркам, мужик, сильно за сорок, плотный, со спокойным взглядом почти черных глаз. Пожали руки. В карантине скучновато. Привозят в основном молодежь. Постепенно разговорились.

Константин – шофер, но всю жизнь занимался овцами. Работал при отарах местного совхоза. Отары государственные – 9000 голов. Продавал приплод на сторону. Когда «застукали» – все признал. Насчитали миллион рублей ущерба. Предложили вернуть – отказался. Дали девять лет. Отсидел уже шесть и вскоре собирался на УДО.

– Сказали, отпустят.

– Оно стоило того? – спрашиваю я.

– Конечно, – ни секунды не сомневается он. – Теперь дочка учится в Питере. Отличница. А иначе куда ей? На уран? На обогатительную фабрику? Ну уж нет! Мы с женой за нее счастливы.

– Что будешь делать?

– Опять шофером возьмут, обещали. Они знают: чужого не трону, теперь частное все, хозяева есть – наши, местные. У своих красть – последнее дело.

– А в Питер, к дочери?

– Куда нам с женой? Таких денег нет, а и поздно…

Сидим, пьем чай. Два уже не очень молодых мужика, по своей воле пошедшие в тюрьму. Нас ждут дома, а мы здесь, и это – наше решение. Правильное или нет – кто его знает? Я уж точно ему не судья…

Предательство

На зоне, как, впрочем, и по другую сторону «колючки», читающая публика – обычно люди постарше. В лагере молодежь предпочитает телевизор – музыкальные клипы.

Поэтому совсем молодой паренек, не расстающийся с книгой, невольно привлекал внимание уже этим, а еще его добродушная, задорная улыбка.

В остальном он выглядел обычно. Здесь хватает таких – с достаточно живым взглядом и парой татуировок – привет из колонии для несовершеннолетних; во «взрослых» тюрьмах теперь «разрисовываться» непопулярно.

Однажды он подошел ко мне, попросил книжку. Выяснилось, что Леша (так звали паренька) любит фэнтези, окончил школу, сидит по 158-й статье – воровство. С приятелями лазили по пустым дачам, попались. Потом – опять. Колония для «малолеток». Там и исполнилось 18. Сюда привезли «досиживать». Уже два года как здесь. Скоро УДО.

Как-то заметил, что Леша вместо привычного чтения нервно бродит вдоль барака и временами обреченно машет рукой, будто ведет с кем-то безнадежный диалог.

Подошел.

– Что случилось?

– С УДО проблемы.

– Какие еще проблемы?

В лагерях проблемы с УДО обычно двух типов (если забыть о коррупции, которая и проблема, и решение). Во-первых, освободиться досрочно сложно тому, кто ссорится с администрацией. Во-вторых, «профучет», то есть такая незаконная практика, когда ФСИН выступает в роли суда, устанавливая дополнительные ограничения на досрочное освобождение в зависимости от статьи сидельца.