Тысячеликий демон - [3]

Он спит или нет? Это сон или нет?!

Неожиданно что-то обожгло его шею. Что-то мертвенно холодное, проникшее глубоко внутрь. Он ощутил во рту солоноватый вкус крови. В жарком воздухе разлился терпкий, дурманящий запах арака. Но страх уже прошел, уступив место бурлящей, слепой ярости. Ненависть, безумная ненависть буквально выворачивала его наизнанку. Он метался на своём матраце, словно в бреду.

И вдруг всё закончилось, наваждение улетело, словно перекати-поле, оставив после себя легкий тревожный след.

Он понял что произошло. Немногие в становище так жестоки, причем даже в момент своей смерти.

Воин быстро вышел из юрты. Степь обдала его ночной прохладой. Где-то заблеяла овца. Старая Умай ругается, её скрипучий голос тихо дребезжит, точно разбитая телега. Жужжат комары. Воин сел на скамью, смахнул пот с лица шершавой ладонью. Он сидел там, на скамье, рядом со своей приземистой юртой ещё долго, вслушиваясь в спящую жизнь становища, вдыхая запахи ночи, и стараясь ни о чём не думать.

Рассвет едва-едва успел рассеять тьму ночи первыми робкими лучами, когда Ашант отправился в путь.

День выдался жаркий. В хрустально чистом лазоревом небе ослепительно ярко светило большое летнее солнце. В воздухе дымкой парил белый пух ковыля. Но вскоре в его бескрайнем море появились первые островки цветущего шалфея. Шалфея становилось всё больше и больше и к вечеру темно-лиловые пятна слились в единое целое.

Они шли целый день, с редкими короткими перерывами. В них Ашант неизменно делил с Младой лепешку и воду. Солнце нещадно жгло девушке голову. Связанная, она обреченно брела вслед за неторопливой поступью Эдаара, на котором воин восседал прямо, как скала, иногда бросая на девушку косые взгляды.

К вечеру, вконец измученная, Млада еле передвигала ногами. Голова кружилась, глаза, засорённые пылью, цветочной пыльцой и мошкарой, постоянно слезились. Взмокшая рубаха противно липла к спине; запястья, стиснутые грубой верёвкой, жутко саднили; истертые подкладки в сапогах обнажили мелкие гвозди, исцарапавшие пятки в кровь. Стараясь не наступать на больные места, Млада шла на носках, всё чаще и чаще спотыкаясь.

Она держалась из последних сил. Она не хотела жаловаться. Приятный аромат шалфея, в конце концов, опротивел ей до тошноты. В последний момент, когда солнце почти закатилось, девушка, бессознательно и полубезумно шептавшая что-то, упала, не в силах больше подняться.

Ашант решил остановиться на ночлег в узкой балке, по дну которого протекал наполовину заросший рогозой ручей. Млада совсем чуть-чуть не дошла до ручья, её донес на руках сам Ашант.

Всё ее тело, особенно ноги, болело и ломило. Сквозь сон она смутно видела, как воин снял ей сапоги, и приложил к израненным ступням какие-то травы. Он напоил её холодной водой из ручья. Она видела отблеск костра, а за ним он… А потом черноволосый, неподвижный, как камень, кочевник исчез и… Её братья и сестра, смеясь, смотрели на неё…

Я дома…

Конечно же, я ведь дома! Как хорошо дома! Пахнет просмолённой избой, свежескошенным сеном, густой туман окутал град, холодная роса промочила ноги, но она бежит по тропинке, вниз, к прохладной реке, посмотреть на зародившееся в темном массиве их древнего леса свежее, веселое утро…

Млада проснулась ранним утром от холода, идущего из земли. Она совсем не могла пошевелить окоченевшим телом. Любое движение отзывалось резкой болью.

Ашант жарил на костре перепела. И едва увидев его, девушка вновь заплакала. Щемящее, стискивающее сердце чувство тоски овладело ей. Она больше не могла сдерживаться ни минуты, вся её выдержка, смелость, решительность покинули её. Девушка долго рыдала, уткнувшись лицом в траву.

Наконец, пришло время и они, подкрепившись дичью, отправились в путь. Ашант вставил в сапоги девушке стельки, вырезанные из куска войлочного потника его коня.

– Нам осталось полдня пути, – сказал он. – Крепись.

Млада больше не проронила ни слова.

Проходя бесконечный поток разнотравья, когда солнце ещё не дошло до зенита, они остановились. В небе раздался громкий, глухой, рокочущий звук, будто бы вырвавшийся из гигантской трубы.

– Что это? – поглядев на небо, сказал Ашант. – Никогда не слышал ничего подобного.

Звук больше не повторился и воин, тревожно, внимательно озираясь, двинулся дальше.

Степь сменилась покатой долиной, внизу, за редкими деревьями, блестя на солнце, нес свои тёмные воды широкий Крин.

Весь день Ашант беспокойно поглядывал на Младу. Девушка сегодня шла гораздо уверенней, чем вчера. Но на душе у него было скверно. Всё время, что воин провёл со своей пленницей, он боролся с чувствами вины, жалости и ещё чего-то… Он раздраженно качал головой, пытался отвлечься, но эта глухая смута упорно сидела в его сердце. Они ехали, ехали, останавливались отдохнуть, и так целый день. Час за часом Ашант отводил глаза, боясь на неё посмотреть. Потом он, усыпленный жарким днем, накопленной усталостью, забылся в ворохе своих воспоминаний. Когда, вчера вечером, Млада упала обессиленная, Ашант сильно испугался за нее.

Спустившись к реке, воин увидел приближавшегося к ним всадника. Это был Берюк, старый нукер из дружины кагана Хайсы, одетый, несмотря на зной, по-боевому: в кольчугу, шлем с бармицей, за спину переброшен щит, в руках длинное копьё, на поясе висит длинный палаш.