Тысячелетняя пчела - [124]

— Нет сил терять тебя, — шептала она ему в лицо голосом, полным страха и тревоги.

— Я уж постараюсь, моя хорошая! — обещал Петер спокойно, обнял ее и добавил — Если успеем, в ближайшие дни поженимся!

Разгоряченный, он выбежал во влажную летнюю ночь. Оглянулся на маленький окраинный домик, в котором жила Мария с матерью. Вдруг удивленно остановился, прислушался. До него доносился какой-то гул, потом он уловил и пение, говор, крики. Петер Пиханда снова двинулся, с каждым шагом невольно прибавляя ходу. Вскоре он явственно стал различать выкрики, пение и громкие речи. А когда, еле переводя дыхание, выбежал на главную городскую улицу, то ошеломленно попятился и замер. Перед его глазами возникло необычайное зрелище: близилось людское шествие. Торговцы, адвокаты, купцы, студенты и профессора, богатые ремесленники и государственные чиновники держали высоко над головами горящие факелы, а их жены и дочери несли лампионы на длинных тонких палочках. Все пели боевую, патриотическую венгерскую песню, гомонили, визжали, свистели на пальцах… Допев до конца песню, принялись дружно выкрикивать и скандировать: «Да здравствует война! Да здравствует война! Да здравствует война!» В окрестных домах стали постепенно зажигаться окна, какие-то любопытные восторженно махали опьяненному воинственным духом шествию и, вторя ему, выкрикивали: «Да здравствует война!» Петер Пиханда не знал, когда и откуда очутилась в его руках палка. Злость, исподволь накипавшая в нем, вдруг сотрясла его. С криком, диким и пронзительным криком: «Скоты, скоты, скоты!» — Петер бросился вперед и стал палкой сбивать на землю пылающие факелы и зажженные разноцветные лампионы. Словно помешавшись в рассудке, он исступленно выкрикивал: «Скоты! Скоты! Скоты!» Шествие расступилось, женщины и девушки визжали, мужчины, увертываясь от него, отскакивали. Вдруг возле Петера вырос его товарищ — часовщик Вавро Масный и повис на руке, сжимавшей палку.

— Ты что тут куролесишь? — крикнул Вавро ему в самое лицо. — Брось, беги, вот-вот здесь будут жандармы.

— Отпусти руку! — взревел Петер.

— Не пущу!

— Пусти! — Петер рывком освободил руку. — Лучше помоги разогнать эту свору.

— Болван, бежим, пока время есть! — Вавро Масный затравленно огляделся по сторонам.

Но Петер Пиханда снова замахнулся на факелы и лампионы, которые, озорно дразня пламенем, сомкнулись вокруг них. Снова упало наземь несколько факелов, снова разлетелось брызгами несколько лампионов. Но продолжалось это недолго. Петера и Вавро настигли жандармы. Они грубо схватили их — и повели.

— За решетку их! — орали из толпы.

— Это русские шпионы!

— Панслависты, в кутузку их!

— Оскопить их!

Петер Пиханда и Вавро Масный, увлекаемые жандармами, исчезли в темных улочках. Толпа разрасталась, она опять выстроилась в ряды и двинулась. И уже не выкрикивала, а ревела — безбоязненно и дерзко: «Да здравствует война! Да здравствует война! Да здравствует война!..»

5

И война здравствовала!

Европейские националисты всех мастей решили потешить старый континент веселой военной баталией. Охотники до войны, правители, министры, представители крупного и мелкого капитала считали своим долгом и честью славить войну и сеять ее смертоносное благо по всему свету. 28 июля 1914 года Австро-Венгрия объявила войну Сербии, 1 августа Германия — России, а два дня спустя — Франции. 4 августа немцы вступили в Бельгию, и тогда вмешалась Великобритания. 6 августа Австро-Венгрия объявила войну России, а через неделю Англия и Франция — Австро-Венгрии. 23 августа Япония объявила войну Германии. В ноябре на стороне австрийско-германского блока вступила в войну Турция и ровно через год — Болгария. Италия, исконный член «Тройственного союза», примкнула в 1915 году к Антанте. На стороне Антанты, одна за другой, выступили Греция, Португалия, Румыния, а с 1917 года и США. Великолепный, можно сказать, величественный спор за новый христианский или нехристианский раздел мира начался с благословения церкви и политических партий. Европейские социал-демократические партии, девственно зардевшись, застыдившись, как обесчещенная барышня, и покрывшись багровыми пятнами, точно стареющая женщина, согласились с решением и целями мирового капитала и поддержали войну. Лишь такие слепцы, как Ян Аноста и Биро Толький, словно ничего не уразумев, в знак протеста вышли из социал-демократической партии. После столь неблаговидного решения, в коем товарищи не преминули тут же упрекнуть их, они безобразно налакались и позволили себе, эдакие скоты и невежи, вместе с прочей им подобной и ослепленной сволочью, с отцами, матерями, женами и детьми солдат, гнусно ругать войну, оскорблять ее и проклинать всеми клятвами, за что проповедник слова господня Крептух отчитал их принародно с амвона. Однако его мощного гласа не испугался некий, тогда еще мало известный В. И. Ульянов и в сентябре 1915 года собрал на конференции в швейцарском Циммервальде последовательных социалистов и интернационалистов — противников войны. А вот кому война с самого начала пришлась не по душе — так это солдатам на фронте. У них, у ворчунов, она прямо-таки застряла в зубах — а все потому, что в их телах застрял свинец. Даже сапожник Скленка и тот ругал войну. Пришел он как-то к молодому ученику Скове и спрашивает: