Тысяча журавлей - [50]

Туманною пеленой,

И поутру показалось,

Будто сыплется дождь.

Он появился прежде, чем я успела написать ответ.

Сколько-то времени потом он не навещал меня, но однажды в дождливый день от него пришла весть: «Буду нынче вечером».

Я ответила:

Укрылась трава

В тени ветвей касиваги[91].

Увы! Неверная сень.

Не отогнать опасений,

Осенний точится дождь.

Вместо «ответной песни» он поспешил прибыть сам.

Настал 10-й месяц. Пока я соблюдала «моноими», он много раз сетовал на это.

Ночную одежду

Я надел наизнанку...

Роса моих слез.

А поутру даже небо,

Мнится, роняет морось.

Я ответила, но, боюсь, в старомодном стиле:

Любовью горишь?

Тогда б, наверно, просохли

Одежды твои.

Но рукава наизнанку,

Скажи, у кого влажней?

А меж тем мой отец, служивший мне опорой в жизни, должен был отбыть на север, в край Митиноку. То было горестное время. Я еще не привыкла к моему супругу и, когда он навещал меня, только молча лила слезы и не поверяла ему свои тревоги и печали. Все кругом были полны сочувствия и говорили мне в утешение, что он меня не покинет. Но меня непрестанно томили печальные мысли. Можно ли, думала я, слишком доверять изменчивому человеческому сердцу?

Настал день отъезда. Пора было трогаться в путь. Расставаясь со мной, отец тоже не мог удержать слезы, а мое горе не высказать словами.

Отца стали торопить: «Проходит назначенный срок», — а он все медлил в нерешимости. Но, вот он свернул в трубку письмо, бросил его в мой ящик с тушечницей и вышел, роняя слезы.

Не сразу я нашла в себе силы взять письмо в руки, но, проводив взглядом отца, я наконец собралась с духом и прочла:

На вас одного

Я возложил все надежды.

Да будет ваш путь

С нею вдвоем так долог,

Как мой путь одинокий.

С тяжелым сердцем я положила письмо обратно, в надежде, что мой супруг заметит его. Скоро он появился, но я не показалась ему на глаза в моем душевном смятении.

— Что с тобой? — попенял он мне. — Дело ведь обычное, житейское, а ты впала в такое уныние! Значит, мне не доверяешь.

Но тут он увидел письмо возле тушечницы, прочел его с возгласом сочувствия и, покидая мой дом, послал вдогонку моему отцу ответное письмо:

Верь мне, я буду стоек,

Как сосны на берегу

Суэ-но Мацуяма.

Все надежды не всуе

Ты возложил на меня.

Настал 12-й месяц. Супруг мой отправился на поклонение к горному храму возле Ёгавы. Гонец сообщил мне на словах: «Дорогу занесло снегом, к моему великому огорчению».

Я ответила с тем же посланным:

Окованы льдом

Воды реки Ёгавы[92].

Опору найдет

Даже летящий снег,

Лишь я в печали растаю...

Быстро пролетели последние дни года.

9-й год эры Тэнряку

В начале года я не видела его два-три дня и, собираясь ненадолго в отъезд, оставила письмо с наказом передать ему, если он наведается в мой дом. Вот что я написала:

Покинул меня!

Как с песней, полною слез,

Летит соловей,

Я плача тебя ищу

В рощах и на лугах...

Скоро я получила ответную песню:

Летит соловей,

Куда его прихоть влечет.

В лесах, на лугах

Призывно звучат голоса...

Он ищет там, но кого?

Вскоре затем я почувствовала себя необычно и очень страдала всю весну и все лето, а в конце восьмой луны разрешилась от бремени. Все это время супруг мой проявлял ко мне сердечное участие.

Наступила девятая луна. Однажды в его отсутствие я, чтобы рассеять скуку, стала разбирать письма в ящике с тушечницей и вдруг нашла письмо от него к другой женщине.

Я была потрясена. Пусть же он узнает, что мне все известно, и я написала ему:

Сомненье в душе.

К другому берегу ты

Идешь через мост.

Куда он тебя уведет?

Быть может, всему конец.

На исходе 3-го месяца он три ночи подряд не посещал меня, а потом отговорился как ни в чем не бывало: хотел, мол, проверить мои чувства...

Только завечерело, как он уже поторопился уйти:

— Из твоего дома ко дворцу путь закрыт.

Мне это показалось подозрительным, и я поручила слуге следить за ним. Посланный доложил:

— Господин провел ночь в доме, что стоит в тесном переулке, на задворках улицы.

«Так и есть!» — подумала я в сердечной тоске, но у меня не хватило духу сообщить ему, что мне все известно.

Через два-три дня перед рассветом вдруг послышался громкий стук в ворота.

«Это, верно, он», — догадалась я, но в сердечной досаде не велела отпирать. Пришлось ему отправиться в тот жалкий домишко.

Дольше я молчать не могла, сложила стихотворение с большим тщанием, чем обычно, и привязала его к увядшей хризантеме:

Ворочаюсь без сна

Всю ночь на ложе одиноком.

Воротится ли вновь?

Теперь у запертых ворот

Ты понял муку ожиданья?

«Я ждал бы до самого рассвета, — ответил он, — пока не отопрут ворота, но меня отозвали по важному делу. Укоры твои справедливы, и все же...

Поверь мне, поверь,

Податливей зимней ночи

Дверь на замке,

Но ожиданьем напрасным

Я вконец истомлен.

Он напустил на себя подозрительно невинный вид. А ведь мог бы, кажется, более искусно скрыть горькую правду, ссылаясь на службу во дворце... Но не дал себе труда. До чего же омерзительно, нет слов!

Перевод В. Н. Марковой

Комментарии В. С. Сановича

МУРАСАКИ СИКИБУ ДНЕВНИК [93]

Десятый День Девятой Луны

Еще не наступил рассвет 10-го дня, как покои государыни уже преобразились, а сама она перебралась на помост, закрытый белыми занавесками. Сам Митинага, его сыновья, придворные четвертого и пятого рангов, громко переговаривались, развешивая их, вынося матрасы и подушки. Было очень шумно.