Тысяча Имен - [6]

– Эх, бедные дурни, – проговорил солдат по прозвищу Бугай. – Добрый месяц болтались в этих корытах, жрали сухари и блевали ими, а теперь, когда добрались до места, услышат: «Поворачивайте-ка назад, голубчики!»

– Ты так думаешь? – отозвался второй солдат, которого звали Уилл. Он был заметно меньше ростом, и незагоревшее лицо красноречиво свидетельствовало о том, что в Хандар он прибыл относительно недавно. – Меня и самого-то не больно тянет в обратный рейс.

– А меня, мать твою, тянет! – заявил третий, которого – на первый взгляд непонятно почему – прозвали Втык. Он был худ, жилист, лицо почти целиком скрывалось в буйных зарослях бороды и усов. Рот его почти беспрерывно двигался – Втык жевал комок каннабиса, прерывая это занятие лишь затем, чтобы сплюнуть со стены. – Я готов и год проболтаться на любом, мать его, корыте, лишь бы выбраться из этой, мать ее, дыры.

– Кто сказал, что нас отправят домой? – хмыкнул Уилл. – Может, этот новый полковник прибыл сюда надолго.

– Не будь дураком! – одернул его Втык. – Даже полковники умеют вести счет противнику, а тут и считать особо не надо, и так ясно: останешься здесь – живо получишь острый кол в задницу и загремишь на костер.

– К тому же, – добавил Бугай, – принц и сам спит и видит, как бы унести ноги в Вордан. Не терпится ему спустить наворованное золотишко.

– Кто бы спорил! – пробормотал Уилл. Он наблюдал за солдатами, которые высаживались на берег, и почесывал нос. – Что ты сделаешь, когда вернешься?

– Нажрусь сосисок, – тут же откликнулся Бугай. – Целый мешок сожру, чтоб мне сдохнуть, а еще – яичницы и бифштексов. К чертям серомордых со всей их бараниной! Если я до самой смерти не увижу больше ни одной овцы, уж точно плакать не стану.

– Есть еще козлятина, – заметил Втык.

– Козлятину есть нельзя, – сказал Бугай. – Это против природы. Если б Господь хотел, чтобы мы ели козлятину, он не создал бы ее с таким дерьмовым вкусом. – Он оглянулся через плечо. – Ну а ты, Втык, что сделаешь, когда вернешься?

– Чтоб я знал. – Втык пожал плечами, сплюнул и почесал бороду. – Наверное, отправлюсь домой и трахну жену.

– Ты женат? – удивился Уилл.

– Был женат до того, как отправился сюда, – уточнил Бугай. – Я уже говорил тебе, Втык, и опять скажу: она тебя ждать не станет. Семь лет прошло – сам подумай! Притом она уже наверняка постарела и заплыла жиром.

– Тогда, – сказал Втык, – я найду себе другую жену и трахну ее.

Внизу, в бухте, какой-то офицер в полном обмундировании, забираясь в вертлявую лодчонку, оступился, перевалился через борт и плюхнулся в воду. Троица сидевших на стене солдат разразилась грубым хохотом, наблюдая, как офицера, промокшего насквозь, выудили из воды и втащили в лодку, словно тюк с хлопком.

Когда этому скромному развлечению пришел конец, в глазах Бугая появился злобный блеск. Намеренно повысив голос, Бугай окликнул:

– Эй, Святоша! Что ты сделаешь, когда вернешься в Вордан?

Четвертый солдат, к которому был обращен этот вопрос, сидел поодаль, привалившись к брустверу. Он ничего не ответил, да Бугай, собственно, и не ждал ответа.

– Да наверное, помчится прямиком в ближайшую церковь, чтоб покаяться Господу в грехах, – заметил Втык.

– Карис Всемогущий, прости меня! – затянул Бугай, изображая молитву. – Кто-то опрокинул на меня стакан виски, и капля богомерзкого зелья могла попасть мне в рот!

– Я уронил молоток на ногу и воскликнул: «Вот черт!» – подхватил Втык.

– Я поглядел на одну девицу, – продолжил Бугай, – и она улыбнулась мне, и мне стало так чудно!

– А еще я пристрелил десяток серомордых, – заключил Втык.

– Не-а, – сказал Бугай, – язычники не в счет. Но вот за все остальное ты точно отправишься прямиком в ад!

– Слыхал, Святоша? – окликнул Втык. – Ты еще пожалеешь, что не повеселился вдоволь!

Четвертый солдат и на это не соизволил ничего ответить. Втык презрительно фыркнул.

– Кстати, – сказал Уилл, – почему вы зовете его Святошей?

– Да потому что он явно метит в святые, – пояснил Бугай. – Не пьет, не сквернословит и, готов дать голову на отсечение, не блудит. Даже с серомордыми, хоть они, как я уже говорил, не в счет.

– А вот я слыхал, – начал Втык, стараясь говорить погромче, чтобы его слова дошли до слуха четвертого солдата, – я слыхал, что он в первый же день подцепил тут черную гниль и через месяц у него отвалился конец.

Все трое на минуту смолкли, обдумывая его слова.

– Да черт побери, – первым заговорил Бугай, – ежели б со мной такое стряслось, я бы пил и ругался так, что небу стало бы тошно!

– Тогда, может, оно уже и стряслось, – тут же съязвил Втык, – а тебе и невдомек?

Тема была привычная, и они затеяли перепалку с легкостью людей, давно знакомых друг с другом. Четвертый солдат едва слышно вздохнул и поудобнее пристроил мушкет на коленях.

Его звали Винтер, и он многим отличался от сослуживцев. Прежде всего тем, что был моложе и стройнее и на лице его до сих пор не наблюдалось ни малейших признаков усов и бороды. Несмотря на жару, он не снимал синий потертый мундир и плотную хлопковую рубаху. И сидел, положив руку на приклад мушкета, словно готовясь в любую минуту вскочить и замереть по стойке «смирно».