Тысяча и одна ночь. Книга 2 - [52]

"О ушедшие с глаз моих, вы навеки

В моем сердце кашли себе пребыванье.

Вашу прелесть не вижу я, и живётся

Мне не сладко, - тоска моя неизменна.

Если встретить судил Аллах мне вас снова,

В долгой речи о страсти вам расскажу я".

А окончив своя стихи, он заплакал, и истопник сказал ему: "О дитя моё, мы едва уверились, что выздоровление пришло к тебе! Успокой же свою душу и не плачь, я боюсь возврата твоей болезни!"

И он, не переставая, уговаривал его и шутил с ним, а Дау-аль-Макан вздыхал и печалился о том, что он на чужбине и в разлуке с сестрой и со своим царством, и лил слезы. А потом он произнёс такие стихи:

"Благ жизни бери в запас, - покинешь ведь ты её,

И знай, несомненно смерть к тебе снизойти должна.

Твоё благоденствие - соблазн и печаль одна,

И жизнь в этом мире вся тщетна и бессмысленна.

Поистине, наша жизнь - стоянка для путника:

Под ночь прибывает он, а утром снимается".

И Дау-аль-Макан стал плакать и стенать о том, что он на чужбине, а истопник плакал о разлуке со своей женой, по он не переставал уговаривать Дау-аль-Макана, пока не наступило утро. А когда взошло солнце, истопник спросил его: "Ты как будто вспомнил свою страну?" И Дау-альМакан ответил: "Да, и я не могу оставаться здесь. Поручаю тебя Аллаху. Я отправляюсь с этими людьми и буду идти с ними понемногу, понемногу, пока не достигну своей земли". - "И я с тобою! - воскликнул истопник, - я не могу тебя покинуть! Я сделал себе милость и хочу завершить её, служа тебе!" - "Да воздаст тебе за меня Аллах благом!" - отвечал Дау-аль-Макан и обрадовался, что истопник едет с ним. А затем истопник тотчас же вышел и купил себе другого осла, а верблюда продал. И он приготовил припасы и сказал Дау-аль-Макану: "Поезжай на этом осле, а когда устанешь ехать верхом, сойди и иди пешком".

И Дау-аль-Макан воскликнул: "Да благословит тебя Аллах, и да поможет он мне воздать тебе тем же! Ты сделал мне столько добра, сколько никто не сделает своему брату". А затем истопник выждал, пока спустится мрак, и они взвалили свои припасы и пожитки на осла и поехали.

Вот что было с Дау-аль-Маканом и истопником. Что же касается до его сестры, Нузхат-аз-Заман, то она, покинув своего брата Дау-аль-Макана, вышла из хана, где они жили в Иерусалиме, и, завернувшись в плащ, пошла, чтобы кому-нибудь услужить и купить брату жареного мяса, которого ему захотелось. И она вышла, плача, и не знала, куда направиться, и сердце её было обеспокоено и пребывало у брата. И она вспомнила близких и родину и стала молить Аллаха великого, чтобы он отклонил это испытания, и произнесла такие стихи:

"Спустилась на землю ночь,

И вновь взволновала страсть

Недуги во мне мои, и боль шевелит тоска.

Печаль расставания в душе поселилась,

И ввергнута в небытие любовью и страстью я.

Волнует любовь меня, сжигает тоска меня,

А слезы открыли то, что прежде скрывала я.

Не знаю, как хитростью добиться сближения,

Чтоб слабость и хворь мою могла удалить она.

Ведь в сердце моем огни тоской разжигаются

И пламенем адских кар терзают влюблённого,

Хулящий меня за все былое!

Довольно уж, Что приговор я терплю, каламом начертанный.

Любовью моей клянусь, вовек не утешусь я,

А клятва людей любви правдива всегда была.

Рассказчикам про любовь скажи обо мне, о ночь,

И, зная, свидетельствуй, что я не спала совсем".

И затем Нузхат-аз-Заман, сестра Дау-аль-Макана, заплакала и пошла, оглядываясь направо и налево, и вдруг видит старика, едущего из пустыни, и с ним пять человек арабов-кочевников. И этот старец оглянулся на Нузхат-азЗаман и увидел, что она красива, а на голове у неё рваный плащ, и, удивлённый её красотою, сказал про себя: "Поистине, это красавица, ошеломляющая ум, но она живёт в грязи! И будь она из жительниц этого города или чужестранка, мне не обойтись без неё!"

И старец следовал за нею понемногу, понемногу, пока не встретился ей на пути в одном узком месте. И он кликнул её, чтобы спросить, что с нею, и сказал: "О доченька, ты свободная или невольница?" И, услышав его слова, девушка посмотрела на него и воскликнула: "Заклинаю тебя жизнью, не причиняй мне новых печалей!" А старец сказал: "Мне досталось шесть дочерей, и пять из них умерли, а одна жива, и она моложе всех годами. Я подошёл к тебе спросить, из этой ли ты страны, или чужеземка, я хочу взять тебя и приставить к ней, чтобы ты развлекала её я она забыла бы с тобою печаль по сёстрам. И если у тебя никого нет, я сделаю тебя как бы одной из них, и ты станешь подобна моим детям".

Услышав эти речи, Нузхат-аз-Заман подумала: "Быть может, я буду в безопасности у этого старца", а затем она опустила голову от стыда и сказала: "О дядюшка, я дочь арабов, чужеземка, и у меня есть больной брат. Я пойду с тобою к твоей дочери с условием, что буду у неё днём, а ночью стану уходить к брату. Если ты примешь это условие, я пойду к тебе, так как я чужеземка и была великой в своём народе, по стала униженной и презренной. Я пришла с братом из стран аль-Хиджаза и боюсь, что мой брат не знает, где я".

Услышав её слова, кочевник сказал про себя: "Клянусь Аллахом, я получил то, что хотел!", а затем он обратился к ней и сказал: "У меня нет никого дороже тебя, и я только хочу, чтобы ты развлекала мою дочь днём, а с началом ночи ты будешь уходить к брату. Если же захочешь, перенеси его к нам". И бедуин непрестанно успокаивал её сердце и говорил с нею мягкими речами, пока она не почувствовала склонности к нему и не согласилась у него служить. Он пошёл впереди неё, и она последовала за ним, а старец мигнул тем, кто был с ним, и они опередили их и приготовили там верблюдов, нагрузив на них тюки и положив сверху воду и припасы, так что когда старец с девушкой прибыли к ним, они погнали верблюдов и поехали.