Тысяча душ - [143]

– Не знаю, что увидит; такое уж, видно, любопытство на то имеет, – отвечал двусмысленным тоном Михайло Трофимов. – Пустой он человек, больше имени ему от меня нет! – продолжал он, опять одушевившись. – Кабы он теперича был хороший градоначальствующий и коли он в мнении своем имеет казну соблюдать, так ему не то, что меня обегать, а искать да звать, днем с огнем, меня следует, по тому самому, что на это дело нет супротив меня человека! Дело это большое! Теперь этот князь говорит, что он до последней копейки сбивать станет. Это одни только фу-фу! Значит, ему, как бы не так, только денег сорвать, а там будь что будет. Знаем мы этих бар-то подрядчиков! Немало их на наших глазах в трубу вылетело. Дешевле, хоть бы кому ни было, супротив меня взять не приходится: не та линия!.. У меня, может, у ворот теперь стоит народу тысячи полторы закабаленного. Я еще по весне… голод тоже был, да солдатство подошло… задатки роздал: так мне, паря, спола-горя, как черту в муке, ворочаться. Я, может быть, по десяти копеек на день стану человека разделывать, а другому и за три четвертака не найти, – так тут много надо денег накинуть!

– Ты бы это, Михайло Трофимыч, – как там хочешь, а ты бы рассказал все это вице-губернатору; он бы тебя понял! – заметал архитектор.

– Нет, уж это, дяденька, шалишь! – возразил подрядчик, выворотив глаза. – Ему тоже откровенно дело сказать, так, пожалуй, туда попадешь, куда черт и костей не занашивал, – вот как я понимаю его ехидность. А мы тоже маленько бережем себя; знаем, с кем и что говорить надо. Клещами ему из меня слова не вытащить: пускай делает, как знает.

– Неужто и на торги-то не приедете? Что уж очень рассердились! – спросил архитектор.

Подрядчик опять нахмурился.

– На торги я прийти приду, этих делов без меня не бывает, – отвечал он, – и теперь этот ихний сиятельство или отступного мне давай, либо я его так влопаю, что ему с его сродственником и не расхлебать. Такую матушку-репку запоют, что мне же в ноги поклонятся. Прямо скажу: не им сломить Мишку Трофимова, а я их выучу!

– И выучи; ништо им! – подхватил архитектор и пошел садиться на свою пролетку.

– И выучу! – отвечал Михайло Трофимов, приказывая рукой кучеру ехать.

– И выучи! – ободрял его вслед архитектор.

– И выучу! – повторил Михайло Трофимов уезжая.

Назначенные торги семнадцатого сентября, наконец, наступили. Господа члены и желающие торговаться были уже в присутствии строительной комиссии. Больше всех волновался и егозил Николашка Травин, только еще начинавший разживаться мелкий плутишка. У него подергивало руки и ноги, и вообще он как-то шевелился всем телом. Михайло Трофимов сидел спокойно в креслах. Рядом с ним помещался сухой, как скелет, Гребенка, как говорили, скопец-раскольник, промышлявший более процентами, чем подрядами. Он тоже был спокоен. Григорий Полосухин, мужик с бельмом на правом глазу, был только грустен. На противоположной от них стороне сидел князь. Все лицо его было покрыто какими-то багровыми пятнами, и глаза были так нехороши, что как будто он не спал несколько ночей. Двенадцать часов пробило, но управляющего губернией все еще не было. При его аккуратности это было несколько странно. Добродушный секретарь, наконец, вошел в присутствие и с улыбающеюся физиономией объявил: «Едет». Все немного подправились. Калинович вошел бледный; рука его, державшая портфель, заметно дрожала.

– Извините, господа, что я позадержал немного, – начал он, садясь на свое председательское место, и потом, обратившись к секретарю, сказал: – Подайте мне залоги, которые представлены к сегодняшним торгам.

Секретарь подал.

– Они все тут? – спросил вице-губернатор, устремляя на него пристальный взгляд.

Секретарь начинал бледнеть.

– Все, ваше высокородие, – отвечал он дрожащим голосом.

Калинович, перебрав бумаги, остановился на одной.

– Все это, собственно, мы рассматривали, – отнесся он к членам присутствия, – но дело в том, что насчет свидетельства пензенской гражданской палаты я сейчас получил, на запрос мой, оттуда уведомление, что на такое имение она никогда и никакого свидетельства не выдавала: значит, оно подложное…

Проговоря это, вице-губернатор вынул из кармана и подал штаб-офицеру отношение гражданской палаты. Лица между тем у всех вытянулись. Михайлу Трофимова подало даже назад. Пятна на лице князя слились в один багровый цвет.

– Торгов, значит, господа, сегодня не состоится, – сказал Калинович купцам, кладя и запирая вместе с тем в свою портфель залоги. – Нам надобно еще прежде рассмотреть обстоятельства подлога, – обратился он к членам.

– Конечно-с, – отвечали те в один голос.

Вице-губернатор торопливо поклонился им и, как бы желая прекратить эту тяжелую для него сцену, проворно вышел. Князь тотчас же юркнул за ним. Проходя по канцелярии, Калинович сказал ему что-то очень тихо. Красный цвет в лице князя мгновенно превратился в бледный. Некоторые писцы видели, как он, почти шатаясь, сошел потом с лестницы, где ожидал его полицеймейстер, с которым он и поехал куда-то.

В тот же день, вечером, по городу разнеслась страшная молва, что князь Иван пойман с фальшивым свидетельством и посажен вице-губернатором в острог.