Тысяча белых женщин: дневники Мэй Додд - [23]

– Зависит, мисс Брэдли, – ответила я, – от характера миссии. Разумеется, мы не имеем права обсуждать нашу будущую работу среди дикарей, достаточно лишь будет сказать, что мы будем… в некотором роде… посланницами мира.

– Ясно, – ответила девушка, очевидно, разочарованная тем, что ей не удалось заставить меня выразить хоть намек на смущение тем, что я распутная женщина и еду совокупляться с язычниками. Проведя почти год в психиатрической клинике за, скажем так, тот же самый «грех», я совершенно не опасалась банальных расспросов недалекой женщины вроде мисс Брэдли. «Посланницами мира…», повторила она, изо всех сил пытаясь придать своему голосу саркастичные нотки.

– Именно, – ответила я и процитировала:

С победой мир одной природы, ибо

Покорены тут обе стороны,

А побежденных нет[3].

– «Генрих четвертый», часть вторая, акт четвертый, сцена вторая! – пророкотал капитан с широкой улыбкой. И затем процитировал сам:

– Ты знала – завоеван я тобой,

Ослаб мой меч, опутанный любовью,

И подчиняется во всем лишь ей[4].

– «Антоний и Клеопатра», акт третий, сцена одиннадцатая! – воскликнула я с не меньшим удовольствием.

– Прелестно! – сказал капитан. – Да вы, мисс Додд, знаток Барда!

Я искренне засмеялась.

– Как и вы, сэр!

И бедняжка мисс Брэдли, нечаянно приведшая нас, точно лошадей к воде, к еще одной общей теме, помрачнела и умолкла, а мы с капитаном пустились обсуждать Шекспира, и вскоре к нам с воодушевлением присоединилась Хелен Флайт. Капитан очень мил и весьма начитан – лучшей компании за ужином и не придумаешь, и вечер прошел весело, без дальнейших упоминаний об ожидавшей нас участи…

Да, да, я знаю, Гортензия. Я уже слышу твои возражения. Я полностью согласна, что не время заводить романтические привязанности, тем более и капитан, и я, скажем так, «обещаны» другим. С другой стороны – пожалуй, не придумать более подходящего момента для невинного флирта, – а большего и не будет. После страшных мучений в лечебнице, где я с полной уверенностью готовилась умереть, лежа на кровати в темной, лишенной солнца, комнате, ты не можешь себе представить, каково это – наслаждаться компанией блестящего офицера, который находит тебя… привлекательной. Тебе никогда этого не узнать, милая, но иногда запретная любовь слаще всего, и да… я прямо слышу, как ты говоришь «теперь она заговорила о любви, о Боже».

После ужина мисс Брэдли сказалась «нездоровой» – уже второй раз после ужина в нашей компании в форте она чувствовала недомогание. Капитан утверждает, что она попросту слишком хрупкая и не выносит казарменной жизни, но, как прекрасно известно нам, женщинам, притвориться больной – последнее прибежище тех, у кого нет воображения.

Я сидела на крыльце и ждала, пока капитан Бёрк проводит домой мисс Брэдли, и вот он вернулся, чтобы выкурить вечернюю сигару. Стоял чудный весенний вечер, теплый и мягкий. Дни стали длиннее, и сумрак только начал сгущаться, так что очертания голых каменистых холмов этого Богом забытого места смягчились. Там, где солнце только что село за западные холмы, небо все еще горело весенним огнем. Я стояла, не спуская глаз с тускнеющего солнца, когда ко мне подошел капитан.

– Не возражаете против прогулки по форту, мисс Додд? – спросил он, подойдя ближе, так что его рука легонько коснулась моей. Точно кожа к коже было это прикосновение; у меня подкосились колени.

– С удовольствием, – ответила я, не убирая руки… потому что не хотела и не могла. – А вы уверены, что ваша невеста одобрит, – в моих словах была лишь доля шутки, – ваши прогулки с посторонней дамой?

– Без сомнения, не одобрит, – ответил он. – Вы, боюсь, считаете ее совсем глупышкой, мисс Додд.

– Нет, вовсе нет, – ответила я. – Она прелесть. Может, еще не совсем повзрослела для своих лет… совсем девочка.

– Тем не менее – я не думаю, что она настолько моложе вас, мэм, – удивился он.

– Осторожнее, капитан! – предупредила я. – Женский возраст – опасная тема. Тем не менее, для своих лет я взрослая. Как и вы – для своих.

– В каком смысле – взрослая? – спросил он.

– В смысле жизненного опыта, капитан Бёрк, – ответила я. – Может, оттого мы с вами потому и способны так глубоко понять Шекспира, что пережили достаточно, чтобы до конца оценить правду и мудрость его слов.

– В моем случае неплохим учителем правды стала война, насчет мудрости не уверен, – ответил он. – Но как случилось, что молодая женщина вашего воспитания, а оно очевидно, уже успела познать жизнь?

– Капитан, нам не суждено знать друг друга долго, поэтому не думаю, чтобы моя личная история была так уж важна для вас, – ответила я.

– Она уже важна для меня, мисс Додд – сказал он. – И вы это знаете.

Я все еще смотрела на горизонт, но чувствовала на себе взгляд темных глаз капитана. Я быстро задышала, точно не могла набрать в легкие достаточно воздуха.

– Уже поздно, капитан, – лишь и смогла выдавить я. – Может, прогуляемся в следующий раз? – Он отнял руку, и мне почудилось, что от меня оторвали кусок плоти, до самой кости.

Свеча догорает, дорогая Гортензия, и я должна отложить перо.

Засим остаюсь,

твоя любящая сестра,

Мэй

21 апреля 1875

Наконец мы в пути. Мы едем в фургонах, запряженных мулами, в сопровождении щеголеватых всадников, во главе которых на резвой белой кобыле, с безупречной грацией кавалериста скачет капитан Джон Бёрк. В том, что армия выделила нам такую охрану, как сей отважный усмиритель краснокожих, я вижу истинную и несомненную заботу правительства о нашей безопасности.