Тышлер: Непослушный взрослый - [81]

Твой Саша».

Письмо поразительное! Тышлер все более удаляется от участия в «общественной жизни», он не преподает, не пишет статей, не выступает на телевидении. Он уже не работает для театра, что предполагало общение с «людьми театра». Он все более уходит в свой мир, где центром становится Флора, не только любимая женщина, но и «лучший зритель», способный оценить его работу.

В одном из последующих писем он называет Флору «дорогое мое дитя». Если Настя была для Тышлера скорее матерью, то Флора стала «дочкой». И дело не только в разнице возрастов — Белла была младше Флоры, но играла роль опекающей, «взрослой». А Флора то и дело нуждалась в помощи и сочувствии, и Тышлер открывал в себе необъятный запас нежности и заботливости. Он готовит ей кофе, колет орехи, режет колбасу — для больницы.

В одном из писем Тышлер перечисляет тех людей, которые интересуются больной Флорой. Это их общие друзья, в отличие от художников, которые порой имели дело лишь с Тышлером, а Флора отсиживалась на кухне (как в случае с Никичем).

Приведу этот список очень известных и тогда, и теперь имен: Лиля Брик и Василий Катанян, скульптор Сарра Лебедева, кинорежиссер и кинооператор Сергей Урусевский с женой, Любовь Эренбург — жена Ильи Эренбурга, коллекционеры Денисовы и Семеновы, бывшие остовцы — Александр Лабас и Меер Аксельрод…

Как видим, круг друзей достаточно широк. Флора не всех «отвадила».

Навещает Тышлер и Флориных девочек, живущих с дедом на улице Вавилова, причем пишет Флоре, что обе они похорошели и он по ним скучает.

В письме от 23 апреля — любопытный штрих. Один из пейзажей Вереи у Тышлера приобрело Министерство иностранных дел, и Громыко, тогдашний министр иностранных дел, отвез его в Италию для подарка Фонфани — итальянскому министру иностранных дел. Тышлер острит: «Я бы на месте Фонфани подарил его Третьяковке». В остроте — горькая ирония. Тышлер хочет признания у себя на родине. Хочет, чтобы новые работы тоже были в Третьяковке.

Есть в письмах и реакция на знаменательную выставку 1966 года в Музее изобразительных искусств — Тышлер пишет, что находится «под ее впечатлением». Эта выставка, прошедшая с огромным успехом, конечно же дала много новых сил и много радостных эмоций.

А вот письмо, написанное 3 августа 1966 года из Вереи, накануне дня рождения Флоры. Сама она в это время проходила в Москве курс послеоперационного облучения. Приведу отрывок письма, из которого ясно, что дата осталась «сакральной» и влюбленность никуда не ушла:

«Как ты, моя радость, себя чувствуешь? Я не оставляю тебя ни на секунду, бесконечно думаю о тебе, думаю хорошо, думаю так, как может думать любящий и влюбленный. Да! Да! Так что мне не скучно».

И в конце пишет, что 4 августа, конечно, пошлет телеграмму.

Проходит 12 лет — огромный срок для семейных отношений. Может быть, теперь появятся «раздражение» и «привычка», будничный «брюзжащий» тон?

Письмо из Москвы в Боткинскую больницу, где оказалась Флора. От 3 июля 1978 года — Тышлеру, между прочим, 80 лет!

«Дорогая моя Флорочка!

Все твои беды и страдания я, конечно, переживаю, но все обойдется хорошо, даже твои костыли (если тебе к ним нужно будет прибегнуть) буду приветствовать как самых близких помощников в нашей жизни — „конструктивно“. (Флора в больнице сломала лодыжку. — В. Ч.) Живу я хорошо. Без Любы (дочь Флоры. — В. Ч.) я бы, конечно, пропал. Иногда мне кажется, что я нахожусь в детском доме и каждый день жду долгожданную Любу. Иногда у нас происходят „стычки“, но я ведь капризный ребенок. И прелестная Таня тоже приносит много хорошего в наш маленький коллектив.

О других моих переживаниях, которых у меня копошится множество, я писать не буду. Ты их хорошо знаешь.

Жду тебя Флорочка, „палочка“ на двух „палочках“, а можно и без них.

Целую крепко, крепко. Твой Саша».

Много нежности, юмора и самоиронии. Никакого «брюзжания» не замечается! Флора понимает его «без слов», ей не нужно все объяснять. Нежность окутывает не только Флору, но и ее дочек. «Прелестная» Таня, старшая, уже замужем и живет отдельно. Тышлер остался «на попечении» младшей, Любы, выступающей в роли «взрослой», а он — «капризный ребенок». Трогают строчки о «детском доме» — без любви и заботы Тышлер увядает, ему становится холодно и пустынно, «как в детском доме». В нем живут, как я уже писала, неиссякающая до конца жизни потребность в любви и желание обжитого и веселого домашнего очага. Флора для него остается молодой и привлекательной, и никакие «костыли» этому не могут помешать.

За год до этого письма, в 1977 году, он делает целую серию (14 работ!) карандашных рисунков Любы. Вероятно, фломастер, к которому художник пристрастился в 1960-е годы, не мог передать «нюансов» этого облика, длинноносого и чуть нелепого, но окутанного аурой мягкой задумчивости и простоты. Карандашные линии, то четкие, то растушеванные, то яркие, то блеклые, то прямые, то закрученные спиралью, — делали это с большей выразительностью («Люба» № 12, 1977).

Старшую дочь Флоры, Таню, Тышлер не рисовал, а учил рисовать. А облик Любы, как водится преображенный и мифологизированный, узнается в целом ряде его поздних работ («Океанида», серия «Океаниды», 1975, «Девушка с домиком и цветами», 1976).