Тырновская царица - [22]

— Естественно, ей нужны развлечения, чтобы не предаваться мрачным мыслям. Но какие же развлечения здесь? В швейцарской санатории она скучать не станет…

Приходилось повторять одни и те же советы, одни и те же доводы, упирать на приближающуюся угрозу ' войны — не столько для матери, сколько для дочери, которой был слышен этот разговор — только бы она поскорее уехала, избавила его от обязательств и, главное, от связанных с нею искушений.

Улегшаяся у его ног собака выгрызала прилипшие к шерсти колючки. Его охотничий костюм пропитался запахами пота и трав, и поэтому аромат кофе, поданного служанкой в синих чашечках с золотым ободком, был особенно приятен. Отбрасываемая домом тень удлинялась, от нее веяло прохладой. Над лужайкой, куда Исмаил пустил пастись лошадей, с пронзительным криком пролетел зеленый дятел.

Госпожа Смилова говорила о долгом путешествии в поезде. Элеоноре следует по пути заехать в Вену. У ее отца там много добрых знакомых — известных торговцев фарфором, у которых он обычно гостит, когда приезжает за товаром и для заключения сделок. В одном из венских банков на ее имя положена довольно крупная сумма. Разумеется, поедет она не одна, а с отцом. Отчего она так упрямится?

Он прятал глаза. Понимал, что ему предстоит убедить дочь. Он мог пообещать ей все. Вернется здоровой — тем лучше, тогда он женится на ней. А если умрет — он свободен от всех обязательств. Таким образом он выпутается из этой нелепой истории с Элеонорой и той, другой, которая, возможно, уже забрала из дому свои пожитки… Он будет свободен, избавится от страха перед скандалом и, в зависимости от обстоятельств, устроит свою жизнь…

Наконец на лестнице послышались шаги, и он увидел Элеонору. Она кинулась к нему. В радостных звуках ее голоса он уловил тот же трепет, какой испытывал сам, и, как при каждой их встрече, постарался сдержаться, твердя себе, что он врач и не должен поддаваться своим влечениям.

— Вы были на охоте, каковы же трофеи? — спросила она и крепко сжала его руку.

— Я поехал просто так, рассеяться, — сказал он, оборачиваясь к ее матери. — У меня неприятности с прислугой. Пришлось рассчитать мою помощницу. Бе муж устраивает сцены, которые ставят меня в неловкое положение.

Элеонора залилась краской, и доктор заметил, что она пытается перехватить его взгляд.

— Как хорошо, что вы приехали. Нам с мамой скучно. Здесь такая глушь, так печально вокруг. И гости бывают редко.

— Доктор привез тебе куропаток. Поблагодари его, — сказала мать.

— Как я рада! Спасибо, большое спасибо… — воскликнула она. — Однако как выпачкалась ваша собака! Стала такая некрасивая. — А знаете, я видела у нас на винограднике большого зайца. Можете его поймать? Никогда не видела, как охотятся. Пустите за ним собаку… Мне любопытно посмотреть…

— Доктор устал. Нора. Дай ему отдохнуть.

— Если это позабавит вас, отчего же, — нерешительно пробормотал он, но уже в следующую секунду сообразил, что ему представится удобный случай уговорить ее уехать.

Он велел Исмаилу принести из коляски ружье, свистнул собаке, и вдвоем с Элеонорой они двинулись вдоль ограды.

— Ваше упрямство тревожит и ваших родителей и меня, — сказал он, пытаясь придать голосу озабоченность и сердечность. — Полагаю, что тому причиной я. Вы не уверены в моих чувствах. Неужели вы не понимаете, что моя сдержанность вызвана заботой о вашем здоровье? Малейшее волнение скверно отразится на течении болезни.

Он решил говорить открыто, заверил, что будет ждать ее и попросит руки, как только она возвратится в добром здравии; сказал, что ему тоже тяжело, поскольку он искренне любит ее, но чем дальше, тем неубедительней звучали его слова для него самого, оттого что он не верил в ее выздоровление. «Но она имеет право быть любимой и любить хоть раз за свою недолгую жизнь, прежде чем болезнь затуманит эти дивные глаза и высушит ее тело», — неотступно вертелось в мозгу.

Элеонора шла впереди, потупив головку, и он знал, что она внимательно его слушает и всему верит. В жарком воздухе стоял терпкий запах близкой акациевой рощицы, упоительно звенела мошкара. Где-то впереди, за медно — красной овсяницей, назойливо стрекотала цикада, за соседским плетнем вились усы тыквы с желтыми цветами, в винограднике свистел вспугнутый собакой дрозд. Доктор Старирадев слышал, как стучит в висках кровь, едва он останавливал взгляд на девичьей фигурке, очертания которой проглядывали сквозь тонкую ткань платья.

Элеонора обернулась и, удостоверившись в том, что из дому их не видно, взяла его под руку и прижалась к нему.

— Никакого зайца я не видела. Выдумала, чтобы мы остались одни… Как я рада… Милый, ты не любишь меня так, как мне хотелось бы. Я неразумна… Но ты, правда, прогнал ту женщину? — Как я терзалась… Поцелуй меня, скорее поцелуй!

Ее волосы касались его плеча, он видел нетронутую солнцем шею, вдыхал запах ее тела. В трепещущем от зноя июльском воздухе девушка показалась ему частью окружающего мира. Он закинул ружье за спину и поцеловал ее жадные, горячие губы. И вдруг услыхал:

— Я не хочу умереть девственницей^. Обручимся, и я умру твоей невестой… О, как мне будет покойно там…