Тыквандо - [4]
Соня умеет говорить ужасно быстро.
Но рисует она ещё быстрее.
– Представь, что это я, – тараторила Соня. – Я буду АФЕЛИЯ. Я видела в книжке, у неё волосы длинные, как у меня. АФЕЛИЯ – это такая девушка несчастная, она утопилась. Отчего – не помню, неважно. У неё такое платье белое, тоже длинное… Я бабушкину ночнушку возьму… А в руке у меня будет лилия пластмассовая и ноты.
– А ноты зачем? – удивился Мишка.
– Ну, должна же она из-за чего-то утопиться!!! Пускай из-за музыки. И рубашка у меня будет такая… с кружевами… Правда красиво?!
Афелия на Сониной картинке была очень, очень печальная.
Она стояла у моря. Кудрявые волны были похожи на макароны «Роллтон».
На щеке у Афелии висела большущая слеза.
Мне кажется, ей совсем не хотелось нырять в холодную воду.
Все спрашивают: «Кем ты будешь? Привидением? Чёрной кошкой? Вампиром?»
Я отвечаю: «Ещё не придумала».
Или просто молчу.
Я даже не понимаю, нравится мне этот праздник или нет.
Папа говорит – ему противно смотреть, как все рисуют на себе кровь, этого и в больнице хватает.
Мама говорит – здорово, когда можно посмеяться над тем, что кажется страшным.
А я не знаю, что говорить…
Все люди чего-то боятся.
Я боюсь, когда в унитазе что-то бурчит. Кажется, что тебя сейчас раз – и цапнут за попу.
Боюсь засыпать в закрытой комнате.
Боюсь, что я сделаю что-то не так и все будут смеяться.
И вообще, мне надоело, что на меня всё время оглядываются.
И Анька, и Львовский, и Соня – все придумывают костюмы, чтобы на них смотрели и удивлялись.
А мне нужен костюм САМОЙ ОБЫЧНОЙ, НЕУДИВИТЕЛЬНОЙ ДЕВОЧКИ.
Такой, на которую не обращают внимания.
Но никто не знает, как его сделать. Даже папа.
Красный трамвай так легко поднимался в горку! Обогнал нас, повернул за пятиэтажку, исчез.
Десять домов – Соня.
Десять домов – Мишка.
Десять домов – я.
Мишкины и Сонины дома кончались быстро. А вот мои десять домов растягивались, как жвачка. Нет, как десять апельсиновых жвачек, соединённых в одну!
Я тащила санки с Мишкиной тыквой, смотрела под ноги.
Даже в города играть не хотелось.
И тут я увидела:
ЯНА, ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ОДНУ.
Я шла прямо по буквам, написанным зелёной краской на асфальте.
Ещё два шага:
ЯНА, ТЫ ЛУЧШЕ ВСЕХ.
А потом оранжевые:
ЯНА, ПРОСТИ.
И даже:
ЯНА, Я ДУРАК!!!
У подъезда пятиэтажки стоял… выросший Буратино. Точно, как я себе представляла: тощий, носатый, в шапке с разноцветными полосками, похожей на колпак.
Он вырывал из тетрадки листы, делал из них самолётики и складывал на скамейку.
– А почему написано: «Люблю тебя одну»? – спросила Соня. – Она что, думала, вы любите НЕ ТОЛЬКО её?
Буратино положил самолётик и внимательно посмотрел на Соню.
– Ну ты и язва, – с уважением сказал он.
Кажется, это какое-то медицинское слово. Надо спросить у папы, что оно значит.
– Какая разница! – вступился Мишка. – Главное, тут написано: «Ты лучше всех».
– А ты чего скажешь? – Буратино повернулся ко мне.
Я пожала плечами.
Всё равно я в любви ничего не понимаю.
– Я весь асфальт исписал! А она – ноль внимания. Обиделась. Ты, говорит, неперспективный. И всё.
– А самолётики зачем? – спросила Соня.
– Так она мобильник вырубила. А тут – сердце. Со стрелой… Вон форточка открыта, на первый этаж точно долетят. Я ж знаю, она дома… Даже в институт не ходит.
– А можно попробовать? – подпрыгнул Мишка. – Я только разочек…
– Да легко! – Кажется, Буратино даже обрадовался. – Самолётики доделаем, а потом будем кидать по очереди. Или вон ей дадим. – Он ткнул пальцем в меня. – Она точно докинет.
Самой меткой оказалась не я. У меня только пять самолётиков попали в цель. Мишка тоже всё время промахивался и говорил, что это ветер дует не с той стороны.
Соня забросила в форточку девять самолётов. И только один улетел на соседний балкон. Просто чемпионка по самолётометанию!
– Зря стараемся, – мрачно сказал Буратино. – Если она чего решила – беда. С места не сдвинешь.
Он подбросил последний самолёт – самый большой, с красным сердцем, из которого торчала стрела.
Самолёт развернулся, пролетел надо мной и – приземлился на Мишкину тыкву.
– А это у вас что? – Буратино снял самолётик и сунул его в карман.
– Секретное оружие, – серьёзно сказала Соня. – Супертыква. Маша Яценко увидит – и всё. Влюбится в Мишку на всю жизнь.
– Ну ты… ну ты вообще… – Мишка просто забулькал от возмущения – как суп на плите.
Но Буратино не дал ему договорить.
– Точно. – Он хлопнул по тыкве, как будто поставил точку в конце предложения. – Если уж на неё ЭТО не подействует, тогда… тогда плюну на всё и вообще уеду. В какой-нибудь Сыктывкар.
Сердце на тыкве получилось просто огромное. Мы извели на него целый тюбик помады «Пионовый обман». В киоске ещё продавался «Огонь любви», но Мишка сказал, что цвет у него совсем тухлый.
– Только громко, – просипел Буратино. – Пускай увидит, какой я… уф… перспективный…
Тыкву он держал на плече. Это было даже красиво. Жёлтая тыква, красное сердце. Щёки у Буратино с каждой секундой наливались краснотой – наверное, пионовый обман действовал и на него.
– Я – НА – Я – ТЕ – БЯ – ЛЮБ – ЛЮ-Ю-Ю-Ю!!! – заорали мы вчетвером.
На первом этаже распахнулось окно.
Взъерошенная девушка вскочила на подоконник, замерла на секунду. Короткие синие волосы, жёлтая майка, мятые джинсы… Прыжок – и вот она уже стоит на земле, рядом с Буратино.
