Тяжелый понедельник - [67]

Была и еще одна причина. Прошло пятнадцать дней с тех пор, как он спасовал на трансназальной эндоскопической операции. С тех пор он не сделал ни одной операции. Он прилежно посещал обходы и шестичасовые конференции по понедельникам, но операционную обходил стороной, испытывая перед операциями непреодолимый страх, страх, какого не испытывал никогда в жизни. Больше двух недель. Таких долгих перерывов у него не было ни разу со времени окончания учебы. Резиденты хватались за любую возможность оперировать, а Тайлер Вильсон болтался по городу и не оперировал, поддавшись своей трусости. Он ненавидел это чувство. Он пошел в медицину и в хирургию не для того, чтобы увиливать от жестких решений. Совсем наоборот.

Тай снова выглянул в окно. Дождь прекратился. Буря ушла на восток. На небе появилась луна, то и дело выныривавшая из-за стремительно несущихся по темному небу облаков. У него возникла идея. Он подошел к компьютеру, набрал Delta.com и только после этого посмотрел на часы. Сполоснув тарелку, поставил ее в посудомоечную машину. В спальне он бросил несколько вещей в дорожную сумку и вышел из квартиры.

Пак проходил сеансы облучения по ночам. Днем он не хотел появляться в больнице в качестве пациента. Он изо всех сил старался разделить эти две свои ипостаси. Сун Пак — доктор, и Сун Пак — больной. Он, конечно, понимал, что такой подход лишен логики. Он врач и одновременно больной. Это он понимал. И тем не менее каждую ночь один из его резидентов заезжал за ним домой и вез в больницу. Из-за риска припадков страховая компания запретила ему водить машину. Когда жена сказала, что будет сама возить его в больницу, Пак отказался. Ей надо следить за домом и укладывать детей спать. С резидентами все было проще.

В большом кабинете центральное место занимал массивный излучатель. Пак ложился на каталку, которую лаборантка почему-то называла кушеткой. Потом девушка накладывала на его лицо металлическую сетку и закрепляла ее. Он слышал, как один молодой больной назвал эту сетку маской Ясона, но не понял почему.

Покончив с маской, лаборантка сдвигала кушетку и помещала голову больного под раструб аппарата. Раструб был похож на глаз, внимательно смотрящий на пациента. На самом деле этот «глаз» ничего не видел, так как был источником мощного рентгеновского излучения. «Глазами» аппарата были панели, которые лаборантка называла рычагами, и Пак тут же вспомнил свои учебные английские кассеты: «Антропоморфизм — приписывание человеческих свойств животным и неодушевленным предметам».

Лаборантка приглушала освещение, и аппарат начинал вращаться вокруг его головы. Датчики ориентировались по трем точкам металлической сетки — на ушах, на шее и на лбу, чтобы точно нацелить источник излучения. Потом аппарат начинал мерно жужжать, но Пак при этом ничего не чувствовал. Естественно, он и сам назначал облучение своим больным, но никогда об этом не задумывался. Облучение было частью стандартного лечения.

Но теперь у него, оказавшегося в положении пациента, процесс облучения вызывал изумление. Он был человеком, привыкшим доверять только своему непосредственному восприятию. Для него существовало только то, что он мог видеть. Он знал, конечно, что аппарат осуществляет объемное, трехмерное облучение злокачественных клеток. Понимал, что фотоны разрушают ДНК раковых клеток, уцелевших после операции, не щадя, впрочем, и клетки здорового мозга. Лучи не могут отличать норму от патологии. Но как он может знать это точно? Лучи невидимы.

Зафиксированный на плоской каталке, Пак находился в нехарактерной для него неподвижности. Он привык действовать, двигаться, достигать результатов, добиваться целей. В жизни так много дел, которыми надо заниматься. Пак всегда считал праздные размышления пустой тратой времени. Теперь же его мозг, прикрытый железной маской, был свободен размышлять о чем угодно, позволять мыслям витать в облаках.

Сейчас он размышлял о восприятии и реальности. Подобно тому как он думал о невидимых лучах, разрушавших клеточные структуры в полости его черепа, так же размышлял он и о других невидимых аспектах жизни — невидимых, но очень важных для его бытия. Например, о любви. Он, конечно, знал, что они с женой любят друг друга. Если Пэт вдруг уйдет, его жизнь съежится, станет меньше. Она жизненно необходима для его полноценного, благополучного существования. Как и дети. Его мать умерла в прошлом году от инсульта, и Пак испытывал чувство невосполнимой потери, несмотря на то что все их общение сводилось к телефонным разговорам несколько раз в год. Но с матерью его связывали узы любви и привязанности, а теперь эти узы навсегда порваны.

Лежа каждую ночь в полумраке, Пак думал о разных вещах под музыку скрипичного концерта Моцарта ля-мажор. Эта музыка возносила его на невообразимые высоты духа. Музыка могла способствовать выбросу допамина, а значит, помочь скорейшему выздоровлению, рассуждал Пак. Вообще именно этот скрипичный концерт сыграл очень важную роль в его жизни. Он должен был играть эту пьесу на вступительных экзаменах в престижную музыкальную академию в Сеуле. Но не выдержал экзамен, похоронив надежды родителей на то, что сын станет музыкантом. Пак выбрал науку.