Тяжелый круг - [23]

Анилин был на старте спокоен и собран, все замечал вокруг себя, понимал что к чему. Вот встал справа от дорожки человек со свернутым флажком под мышкой — это стартер, большой человек в эти минуты! Зорко и придирчиво осматривал он топтавшихся нетерпеливых лошадей, а время от времени поворачивал голову в сторону судейской будки. Увидев, как загорелая рука главного судьи ухватилась за веревочку медного колокола, сразу же развернул флаг, вскинул его над головой и — резко вниз:

— Па-а-ашел!

Старт удался редкостный — сорвались все враз. Условия борьбы равные, никто обижаться и других виноватить не может.

Считалось, что главные соперники Анилина — Графолог и гастролеры-дербисты из Львова и Пятигорска Ковбой и Хорог, однако со старта скачку повел днепропетровский Дагор. Шел он так бойко и бесшабашно, словно бы приготовился финишировать. Наверное, он уже в полной мере испытывал сладость внимания тысяч глаз, которые всегда устремлены на лидера, но на противоположной прямой праздник его кончился: Анилин достал его и безжалостно обошел.

На этом, собственно, и порешилась судьба скачки, хотя до финиша было еще почти два километра. Конечно, Дерби есть Дерби: здесь показывается товар лицом, ничего не утаивается и не экономится. Работают во всю хлысты, жокеи выжимают из лошадей все, на что они способны, и даже больше того.

На прямой попытался тянуться за Анилином Ковбой, но переоценил свои силы и отпал. К повороту вплотную приблизился Кадмий. Шел он мощно, и трибуны замерли в предвкушении острого поединка.

Последний отрезок пути. Николай встал на стремена и отпустил повод — дал скакуну полную власть.

Кадмий держится неотступно, почернел от пота, дышит неровно, с хрипом. И до чего же велико желание победить! Жокей молотит Кадмия «палкой» и справа и слева, тот в усердии напрягается каждым мускулом… И тут произошло то, что происходит довольно часто, но что предусмотреть невозможно: Кадмий оступился, хрустнула кость, и он, испуганно заржав, перекувырнулся через голову. Еще не понимая трагедии, пытался встать на сломанную ногу, болезненно всхрапывал во взбитом им облаке пыли. Жокей вылетел из седла, но, упав на землю, не выпускал из рук повода.

Скачка смешалась, никто больше не пытался гнаться за Анилином, все стали соревноваться лишь за второе место. У финиша дежурило несколько фотокорреспондентов, и у всех на снимке вышел один Анилин — остальные в кадр не попали. Кадмий, так страстно желавший победы, остался за поворотом, падение его оказалось столь несчастливым, что главному ветеринару ипподрома пришлось прибегнуть к крайней мере — выстрелом из пистолета прекратить его мучения…

А здесь, под трибунами, играли туш, начали подбрасывать в воздух жокея и тренера. Герой дня — дербист Анилин — в плотном кольце ликующих людей. Ну конечно же, шоколадный набор «Ассорти», ленты, букеты, дипломы, а самый почетный трофей, который только за одну эту скачку дается, — расшитая золотом попона.

Анилин очень хорошо знал, что являет сейчас собой центр внимания, что на него одного обращены тысячи глаз, и шел перед трибунами приплясывая, высоко подняв свой белесый нос и молотя хвостом по роскошной попоне, словно бы желая сказать этим: «Подумаешь, у меня таких полный гардероб!» Несколько неожиданной была реакция друга закадычного — Графолога: когда Анилин вернулся в конюшню в своей бархатной и золотом блистающей попоне, тот вдруг, заложив уши, бросился на него с оскаленными зубами. Кто-то из конюхов сказал, что он это с досады да ревности сделал, но Насибов объяснил: просто не узнал Графолог Анилина в новом обличье, лошади часто принимают за чужаков даже давних своих соконюшенников, если те появятся либо только что подстриженными, либо иначе как-то, непривычно оседланными. Графолог рванул зубами край попоны, но тут же и понял свою ошибку, доверчиво обнюхал Анилина, коротко заржал, словно бы поздравив с успехом.

Итак, четыре старта — и четыре блистательные победы, Анилин подтвердил класс, стойкость, темперамент и порядок. Кажется, все ясно? Но нет, оказывается, не все… Бывает, оказывается, так, что позор становится длиннее всей жизни и приходится делать даже больше, чем следует, чтобы раз и навсегда изменить о себе общественное мнение. А пока Анилину по-прежнему не доверяли:

— В Москве мягкая дорожка, а на Берлинском ипподроме травянистая, и связки на ногах у Анилина не выдерживают жесткости грунта, — так заключил Готлиб, его поддержал директор Центрального ипподрома, а также некоторые специалисты из министерства, комплектовавшие команду для гастролей в Европу.

Конечно, не включать Анилина было просто нельзя, одно слово: дербист! И может, никакого злого умысла тут не было — да наверняка не было! — но первоначально записали его скакать на тысячу восемьсот метров, хотя всем известно, что Анилин недолюбливает короткие дистанции. Эту скачку он вполне мог бы не выиграть, и тогда мнение, что он состязаться на жесткой дорожке не способен, могло утвердиться окончательно, Насибову сказали бы: «Видишь? Сбил охоту, и ладно, больше рисковать не будем».

Побаивался и сам Насибов: а ну какая случайность! И, как назло, Анилин очень трудно перенес дорогу, за восемь дней пути в железнодорожном вагоне почти не ел, простудил на сквозняке горло и сильно кашлял. Правда, то было хорошо, что хоть и приехали в Берлин лишь 19 августа, за три дня до начала скачек, Анилину надо было выступать только тридцатого, и за это время он выздоровел и поправился.