Тяжелый круг - [140]

— Она здесь? — вскинулся Саша.

— Ты же видел.

— Да. — Он поник. Не перед Анваром ему притворяться.

— Ты… совсем выздоровел?.. Душа выздоровела?.

Саша стал смотреть в сторону.

— Н-не знаю… Нет…

Анвар только вздохнул.

Глава шестнадцатая

1

Читателю известно, что Амиров смотрел на конюхов как на природных своих неприятелей. О ком ни спроси, всяк плох, — один жесток, второй слишком жалостлив, у третьего совести нет, четвертый пьет, пятый тщеславен, шестой бездарен, седьмой лишнего поспать любит. Даже конмальчики и молодые жокеи были у Амирова под подозрением. Если ничего явно порочащего о них он не мог сказать, как ни изощрялся, то неопределенно выражался:

— Кое-какие способности есть, но очень много о своей славе думает.

В последнее время Амиров уж до такой степени распоясался, что осмелился открыто ставить под сомнение заслуги лучшего тренера страны Николая Насибова — не прямо, обиняками: де, у него лошади не хуже, а готовит он их к соревнованиям лучше, чем Насибов и, де, скоро настанет время, когда первым тренером чистокровных верховых назовут Амирова, это «предрешено в высших сферах», — именно так он выразился.

Однажды вечером Амиров зашел к Олегу в общежитие, чего раньше никогда не случалось, и сказал:

— Я мириться пришел, винюсь перед тобой.

— Николай Амирович, да я и сам собирался идти к вам, хотел утром у вас прощения попросить.

— Знаю — и верю, что хотел. Только, извини-подвинься, прощения бы ты не попросил, просто бы сделал вид, что ничего не произошло. И правильно бы поступил, тебе еще важно соблюдать амбицию, вот почему я (он сильное ударение на этом местоимении поставил) к тебе (и это выделил тоже голосом) пришел мир устанавливать. Но я рассчитываю на полную откровенность и открытость в наших отношениях.

— И я тоже.

— Опять верю. Но проверю… Скажи-ка мне, Олег, как далеко у тебя с Белладонной зашло, жениться не думаешь?

— Я вообще никогда не женюсь, я решил твердо. У меня есть в жизни цель, и ничто не должно помешать мне в ее достижении.

— Ясно, значит, отставку получил. То-то я смотрю, она все возле Саньки Касьянова, на онькинской конюшне, отирается.

— Иван Иванович лошадей ей дает, — торопливо оправдался Олег.

— Это не важно, — подлил масла в огонь Амиров и добился своего, Олег вспылил:

— Очень даже важно! Если бы вы ее привечали, — явно напрасно брякнул Олег, сам это понял, стал метаться взглядом и туда, и сюда, ни на чем, однако, его не задерживая, и видно было, что он сожалеет о оказанном, что хочется ему поскорее закончить разговор с Амировым, но тот продолжал подстрекать:

— И что было бы тогда?

Олегу показалось, что в голосе Амирова — какие-то новые, неизвестные нотки дружелюбия и участия, истинная заинтересованность и сочувствие. Может быть, поэтому Олега потянуло на откровенность. Он выболтал в подробностях свою поездку с Виолеттой на Домбай, причем не просто хвастаясь, но и с желанием все представить в высшей степени выигрышном для себя свете.

Амиров сказал с презрением:

— Я думал, ты мужик, а ты — шибзик.

— Почему это? Я совершеннолетний, у меня паспорт есть, — залепетал растерявшийся Олег.

— Молокосос.

— Ничего подобного, я даже имею право жениться, могу быть избранным в народные органы власти…

— Женись, избирайся, а все равно ты титешный. Врешь ты, что Белладонна влюблена в тебя без памяти и что ты бросил ее.

— Я этого не говорил!

— Другими словами, но говорил. Впрочем, это пустяк.

Слух, что Николаев «поматросил и бросил» разошелся по ипподрому, и Олег не опровергал его. Признаться в том, что он не то чтобы дал жизнь этому слуху, но и не особенно возражал, когда его сформулировал Амиров, было выше его сил. Ему легче было признаться в том, что придушил для Анны Павловны лошадей, чем в этом «пустяке».

Примерно в такой же тональности вел в этот день Амиров разговор и с Саней Касьяновым, который пришел в конюшню вместе с Виолеттой. Она попросила:

— Николай Амирович, дайте какую-нибудь лошадку покататься.

— Пусть Белладонна берет любую лошадь и представляется цирковой феей, а ты останься: разговор есть, — велел Амиров.

— Спасибо, не надо, я возьму у Ивана Ивановича. А ты оставайся, Саня. — Виолетта сказала это без вызова, но ушла, не попрощавшись с Амировым и чуть задев взглядом Саню.

Амиров оказал не громко, но так, что уходившая прочь от конюшни Виолетта при желании могла расслышать:

— Клевая девка, но походка ее мне не очень правится, если сзади смотреть. Да и характерец, конечно, тот еще. Хотя и Олег не промах — обломал… — Он пересказал Сане свой сегодняшний разговор с Николаевым, притом в очень вольном изложении.

Саня сразу же угодил в подготовленный Амировым капкан:

— Это все ерунда! — торопливо, суетливо даже опроверг он. — Вот у меня тут завалялся один… — Саня достал из кармана свой авиационный билет, который отнюдь не завалялся, а упрятан был очень надежно, хотя бухгалтер и требовал его, когда утверждал авансовый отчет о командировке в Алма-Ату. Не раз с тайным вздохом доставал Саня билет, рассматривал его, и об этом можно было легко догадаться по затертостям на изгибах. Амиров и догадался сразу же, ужаснулся:

— И ты хранишь такой компрометирующий девушку документ!