Тяжело в ученье, нелегко в бою. Записки арабиста - [5]
Однажды Эленора Порфирьевна устроила дерзкий эксперимент: рассадила нас в наушниках по кабинкам и сказала, что включает магнитофонную запись отрывка из Тургенева, который мы должны хоть как-то перевести на арабский. Далее планировалась публичное прослушивание получившегося перевода.
Представьте себя в закупоренной кабинке, в ушах звучит описание природы русского классика (он был дока по этой части), которое надо переложить на язык, где пишут справа налево. Вообще русскую классику переводить на чужой язык невозможно. Ну почти невозможно. Хотя моему другу Абдалле Хаба это удается. Как-то раз он дал свой перевод чеховского «Медведя». Здорово!
Так вот, сижу я кабинке, потею от ужаса, а из наушников: «…по серому небу тяжко ползли длинные тучи; темно-бурый кустарник крутился на ветре и жалобно шумел…» Пытаюсь войти в литературу, со страху забываю даже знакомые слова и… матерюсь, матерюсь – я ж здесь один, никто не слышит. Выпустила Элеонора Порфирьевна нас из кабинок, дала послушать, чего мы там напереводили, а потом сказала: если хотите послушать Малашенко, то пусть девушки выйдут. Если записать перевод классика на бумаге, это выглядело бы так: «темно-бурый кустарник н/л[9] крутился на ветре н/л. И н/л жалобно шумел н/л».
Помимо с нами, грешными, Бобылева работала с разной публикой. Например, ставила арабское произношение хору, кажется, Приволжского военного округа, которому предстояло на гастролях в Египте исполнять песню «Родина моя» (местный аналог «Широка страна моя родная»), что по-арабски звучит – «биляди». Представьте припев песни в исполнении сотни здоровых русских мужиков в военной форме, вы не ослышались, именно: «Биляди, биляди, биляди…» – и учтите, что в хоровом исполнении первая «и» редуцируется.
Обучение арабскому языку могло принимать самые разные формы. Качественный арабист должен знать арабский мат. Юноши осваивали его самостоятельно. Рассказывали, что с девушками проводились спецзанятия. Как и кто проводил, сказать не берусь. Однако необходимость в такого рода обучении сомнений не вызывала.
Легенда. Рассказывают: одной девочке, не то старшекурснице, не то целой выпускнице, поручили работать с небольшой арабской делегацией. Это были египтяне, которые мгновенно сообразили, что юная леди петрит только на классической арабской «мове», а с матом вообще незнакома. Вот они с ней матом и разговаривали.
Бедняжка ничего не понимала, зато с радостной улыбкой кивала головой. Барышня была на редкость старательной и записывала все услышанное от братьев-арабов в блокнотик. Блокнотик показала искушенной подруге. Та ей популярно объяснила, как к ней обращались зарубежные гости и что ей предлагали. К делегации вернуться она отказалась, зато сленг выучила.
И еще одно имя – Харлампий Карпович Баранов. Он у нас не преподавал. Мы его никогда в жизни не видели. Я о нем только читал в сделанной в Институте востоковедения книжке «Слово об учителях». Харлампий Карпович был нашим «злым гением». Он создал главное орудие пыток – арабско-русский словарь.
Словарь был нашей путеводной звездой, иконой. Без него понять и перевести что-либо с арабского языка было невозможно. Словарь был толст и огромен. У каждого порядочного арабиста он сохранился надорванным, измятым, даже изжеванным. На четвертом курсе от моего словаря отвалилась обложка.
Много лет спустя мне подарили новый. И у меня оказалось целых два барановских словаря. Встал вопрос – зачем нужен старый. Выбросить рука не поднялась. До сих пор стоит на полке без обложки темно-зеленый «талмуд», подаренный, кстати, Эдуардом Аркадьевичем Маркаровым, тем самым, который написал слово «иттихад».
Кроме арабского нас учили истории. И хорошо учили. Древней арабской – Левон Исидорович Надирадзе, который через слово произносил «вообще так». Однажды он изрек главную кораническую мысль: «Ля илля илля ля, Мухаммад, вообще так, расул Алла»[10].
Девятнадцатый век читал Николай Алексеевич Иванов, двадцатый – Наталья Сергеевна Луцкая и Роберт Григорьевич Ланда. Интересно было у всех. Они не только учили, но еще и привязывали нас к арабскому миру. Слушать их было – все равно как читать интересную книгу: а что там дальше?
Иногда лекции по истории проходили на последнем этаже института в комнатках бывшего университетского общежития. Как говорил про эти узилища мой друг Сережа Новиков, «здесь писал еще маленький Герцен». Одна из «аудиторий» состояла из двух комнатенок: в первой мы слушали про историю Палестины, во второй стояла древняя чугунная ванна, которая, судя по ее виду, действительно знавала юного Герцена.
Чаще всего мы встречались с Ландой как раз по соседству с ванной. Его лекции были интересны, умны и очень объективны, что в советские времена было непросто. С одной стороны, ничего, скажем, «диссидентского», с другой – огромное количество фактов, характеристик и некий подтекст: мол, вот какие были дела и такие люди. Из лекций Ланды становилось ясно, что все не так однозначно, и «мы» не всегда правы, и «они» не такие уж плохие и агрессивные. Его занятия были именинами сердца. Ланда много писал о своих поездках по арабскому миру, я ему завидовал и хотел подражать. В середине 80-х даже написал книжку «Три города на севере Африки» (про Каир, Батну и Бенгази), редактором которой оказалась сестра Посувалюка Людмила Негря, которая первый вариант рукописи раздраконила. Книжка после правки все ж вышла.
Книга путевых очерков историка-арабиста представляет собой рассказ о пребывании автора в столице Египта Каире, алжирском провинциальном центре Батне и втором по значению городе Ливии — Бенгази. Книга дает представление о жизни и обычаях населения этих городов, их традициях, истории, архитектурном облике.
Поколение шестидесятников оставило нам романы и стихи, фильмы и картины, в которых живут острые споры о прошлом и будущем России, напряженные поиски истины, моральная бескомпромиссность, неприятие лжи и лицемерия. Их часто ругали за половинчатость и напрасные иллюзии, называли «храбрыми в дозволенных пределах», но их произведения до сих пор остаются предметом читательской любви. Новая книга известного писателя, поэта, публициста Дмитрия Быкова — сборник биографических эссе, рассматривающих не только творческие судьбы самых ярких представителей этого поколения, но и сам феномен шестидесятничества.
Имя Всеволода Эмильевича Мейерхольда прославлено в истории российского театра. Он прошел путь от провинциального юноши, делающего первые шаги на сцене, до знаменитого режиссера, воплощающего в своем творчестве идеи «театрального Октября». Неудобность Мейерхольда для власти, неумение идти на компромиссы стали причиной закрытия его театра, а потом и его гибели в подвалах Лубянки. Самолюбивый, капризный, тщеславный гений, виртуозный режиссер-изобретатель, искрометный выдумщик, превосходный актер, высокомерный, вспыльчивый, самовластный, подчас циничный диктатор и вечный возмутитель спокойствия — таким предстает Всеволод Мейерхольд в новой книге культуролога Марка Кушнирова.
За годы работы Стэнли Кубрик завоевал себе почетное место на кинематографическом Олимпе. «Заводной апельсин», «Космическая Одиссея 2001 года», «Доктор Стрейнджлав», «С широко закрытыми глазами», «Цельнометаллическая оболочка» – этим фильмам уже давно присвоен статус культовых, а сам Кубрик при жизни получил за них множество наград, включая престижную премию «Оскар» за визуальные эффекты к «Космической Одиссее». Самого Кубрика всегда описывали как перфекциониста, отдающего всего себя работе и требующего этого от других, но был ли он таким на самом деле? Личный ассистент Кубрика, проработавший с ним больше 30 лет, раскрыл, каким на самом деле был великий режиссер – как работал, о чем думал и мечтал, как относился к другим.
Содержание антологии составляют переводы автобиографических текстов, снабженные комментариями об их авторах. Некоторые из этих авторов хорошо известны читателям (Аврелий Августин, Мишель Монтень, Жан-Жак Руссо), но с большинством из них читатели встретятся впервые. Книга включает также введение, анализирующее «автобиографический поворот» в истории детства, вводные статьи к каждой из частей, рассматривающие особенности рассказов о детстве в разные эпохи, и краткое заключение, в котором отмечается появление принципиально новых представлений о детстве в начале XIX века.
Николай Гаврилович Славянов вошел в историю русской науки и техники как изобретатель электрической дуговой сварки металлов. Основные положения электрической сварки, разработанные Славяновым в 1888–1890 годах прошлого столетия, не устарели и в наше время.
Книга воспоминаний известного певца Беньямино Джильи (1890-1957) - итальянского тенора, одного из выдающихся мастеров бельканто.
Владимира Иеронимовна Уборевич, дочь знаменитого командарма, попала в детдом в тринадцать лет, после расстрела отца и ареста матери. В двадцать и сама была арестована, получив пять лет лагерей. В 41-м расстреляли и мать… Много лет спустя подруга матери Елена Сергеевна Булгакова посоветовала Владимире записать все, что хранила ее память. Так родились эти письма старшей подруге, предназначенные не для печати, а для освобождения души от страшного груза. Месяц за месяцем, эпизод за эпизодом – бесхитростная летопись, от которой перехватывает горло.
Понятие «тайна исповеди» к этой «Исповеди...» совсем уж неприменимо. Если какая-то тайна и есть, то всего одна – как Ольге Мариничевой хватило душевных сил на такую невероятную книгу. Ведь даже здоровому человеку... Стоп: а кто, собственно, определяет границы нашего здоровья или нездоровья? Да, автор сама именует себя сумасшедшей, но, задумываясь над ее рассказом о жизни в «психушке» и за ее стенами, понимаешь, что нет ничего нормальней человеческой доброты, тепла, понимания и участия. «"А все ли здоровы, – спрашивает нас автор, – из тех, кто не стоит на учете?" Можно ли назвать здоровым чувство предельного эгоизма, равнодушия, цинизма? То-то и оно...» (Инна Руденко).
Александр Сладков – самый опытный и известный российский военный корреспондент. У него своя еженедельная программа на ТВ, из горячих точек не вылезает. На улице или в метро узнают его редко, несмотря на весьма характерную внешность – ведь в кадре он почти всегда в каске и бронежилете, а форма обезличивает. Но вот по интонации Сладкова узнать легко – он ведет репортаж профессионально (и как офицер, и как журналист), без пафоса, истерики и надрыва честно описывает и комментирует то, что видит. Видел военкор Сладков, к сожалению, много.
Название этой книги требует разъяснения. Нет, не имя Гитлера — оно, к сожалению, опять на слуху. А вот что такое директория, уже не всякий вспомнит. Это наследие DOS, дисковой операционной системы, так в ней именовали папку для хранения файлов. Вот тогда, на заре компьютерной эры, писатель Елена Съянова и начала заполнять материалами свою «Гитлер_директорию». В числе немногих исследователей-историков ее допустили к работе с документами трофейного архива немецкого генерального штаба. А поскольку она кроме немецкого владеет еще и английским, французским, испанским и итальянским, директория быстро наполнялась уникальными материалами.