На станции назначения дверь вагона открыли и гроб вынесли на платформу. Горе братьев не поддавалось описанию. Вспышка родственной скорби была особенно шумной, когда у гроба остановился человек в железнодорожной форме, лицо которого показалось Тархунскому знакомым.
«Где-то я его видел или он меня?» — подумал Тархунский.
Железнодорожник ознакомился с надписью на ленте и снял фуражку.
— Молодой человек был? — спросил он с участием.
— Безвременно скончался, — грустно сказал Тархунский.
— Девяносто лет, — бухнул Клюев-старший и, поняв, что дал маху, на всякий случай заплакал.
— Отчего умер? — спросил железнодорожник, надевая фуражку.
— От гриппа, — сообщил Тархунский. Железнодорожник покачал головой и, удивившись
размерам гроба, спросил:
— Видать, крупной был комплекции?
— Гигант, — уверенно сказал Тархунский, вспомнив о тяжести гроба, — богатырь.
— Понятно, — сказал железнодорожник, — понятно… — Он вдруг наклонился и, багровея от усилий, приподнял гроб. — Тяжелый дядя, — сказал он, и в глазах его сверкнули холодные огоньки.
— А у него под конец водянка была, — пояснил Тархунский. — Страшно мучился парень.
— Какой парень?
— Дядя, — пролепетал Тархунский, чувствуя близость катастрофы, — мы его в шутку парнем звали, до того был молод душой…
— Понимаю, — сухо сказал железнодорожник, — вы его племянник будете?
— Нет, племянники они. Я так, — сказал Тархунский, не глядя в глаза братьям, — дальний родственник.
— Попрошу покойничка на весы, — сказал железнодорожник.
— Как? Как вы можете так обращаться с прахом? — возмутился Тархунский.
Говорить приходилось ему одному, так как перспектива вторично потерять дядю на этот раз уже окончательно лишила братьев дара речи.
В багажную кладовую гроб доставили веселые носильщики. Не выдержав душевных потрясений, братья были уже не в силах нести драгоценный прах.
Изъятие останков состоялось через четверть часа.
Братья Клюевы проследовали в транспортное отделение милиции.
А в багажной кладовой сидел одинокий Тархунский и тихо плакал над гробом.
Гроб был пуст.
1947
