Ты знаешь, что хочешь этого - [13]

Их общая гладкая кожа нагревается, потом становится горячей, потом еще горячее.

Светлые волосы начинают тлеть. Потом дымиться и обугливаться.

Дрожащие, пульсирующие, стучащие, сопящие тела потеют. Потом обгорают. Потом подпаливаются. Пекутся. Лопаются. Тают. А потом начинают сливаться.

Соприкасающиеся тела становятся одним телом. Мозги превращаются в один запутавшийся паникующий мозг. Из множества отдельных людей они сливаются в одну кипящую массу, один страшащийся и обезумевший организм, лужу разумной извергающейся плоти, многоглазое и многорукое нечто.

Марла и Тилли стоят, крепко обнявшись, на вершине холма в жирном лунном свете, а внизу дергается, трясется и скрежещет зубами деньрожденное чудовище Тилли; воет, пытается разорваться и визжит.

Мне страшно я не понимаю что происходит я хочу к маме детка ты кто и что ты делаешь у меня в голове в теле это не я в твоем а ты в моем ты кто нет мама я Франсин нет я Кэрол нет Кизья детка это мама как это остановить пожалуйста нет я Стив я Стейси я Митци я Лайла я не понимаю мне так страшно мне плохо пожалуйста кто-нибудь помогите я не могу пошевелиться я не могу остановиться боже это откуда почему я ничего не вижу я вижу все что это за шум кто это что это кто я кто это сделал пожалуйста так больно пусть перестанет ох детка прости кто это что ты что я.

Оторопевшая Тилли смотрит на чудовище. Глаза у нее горят, словно череп у нее забит тысячью праздничных свечей, и по подбородку тянется ниточка слюны.

Среди бьющихся конечностей и визжащих голов на мгновение выделяется лицо Подружки. Глаза у нее полны ужаса, она в грязи, ее курносый нос разбит в кровь, а вместо половины передних зубов зияет дыра.

Собравшиеся на праздник Тилли стали ее подарком: чудовищем, которое дергается, колотится и булькает, вместо того чтобы издеваться над людьми. Чудовищем, которое пускает слюну, корчится, страдает – и никого не дразнит. Чудовищем, которое воет и бьется, вместо того чтобы изменять и разводиться; извивается и визжит, бьется в агонии вместо того, чтобы бросать тех, кого нужно любить и о ком заботиться всю жизнь.

– Мама? – шепчет потрясенная Тилли матери. – Как ты думаешь, желание на день рожденья можно разжелать обратно? Может быть, на следующий год? Или прямо сейчас?

– Не знаю, детка, – отвечает Марла.

– Думаешь, я должна его разжелать? – она поднимает умоляющие глаза на мать. – Ты хочешь, чтобы я разжелала?

Марла хочет ответить, но чувствует, что слова застряли у нее в горле. Она думает, а Тилли ждет, а чудовище у их ног воет, и лает, и молит о пощаде, а желтая свечка под кляксами растаявшего мороженого, под мятыми праздничными флажками и крошками липкого торта вращается, мерцает и щебечет: тили-тили-тили-ти!

Ночной бегун

Девочки в шестом классе были ужасные, и все это знали. У каждого учителя в младшей школе Бутулы для девочек была своя история про шестиклассниц: как они заперли учительницу на ночь в мужском туалете; как устроили в школе сидячую забастовку, когда их десять дней подряд кормили гитери; и тот случай с козой в кладовке. Когда учителя узнали, что волонтера американского Корпуса Мира Аарона отправили в шестой класс, они стали бросать на него сочувственные взгляды в коридоре, а одна учительница из молодых так его жалела, что, говоря с коллегами в столовой о его беде, даже расплакалась.

Но когда Аарон спросил ее, как справляться с девочками, она обреченно вздохнула и ответила только:

– С этими не справишься. Они одержимы дьяволом, и единственное, что можно сделать…

Она взмахнула в воздухе рукой, показывая.

Шлеп.

Все в школе отбыли свой срок в шестом классе. Но из всех временных учителей только Аарон не решался вытащить их на улицу и выпороть шнуром по нежным лодыжкам. В результате он не мог даже на секунду отвернуться к доске и что-то написать («ВИЧ передается следующим образом…»), чтобы бесконечные издевки девочек не вскипали, превращаясь в неуправляемый хаос.

Девочки передразнивали его голос, стоило ему заговорить, пищали высоко и в нос. Они швырялись в него всякой всячиной: не только мелом, но и жеваными бумажками, кочерыжками от кукурузы, кнопками и зеленоватыми шариками из соплей. Однажды, когда он задал им упражнения, Рода Кудондо подошла к его столу и бросила ему тетрадь в лицо, бормоча что-то на тягучей невнятице, призванной изобразить его техасский говор. Класс взорвался от смеха, и Аарон, ничего не понимая, велел ей сесть на место. Но она только повторила то, что сказала, глубоко засунув указательный палец в рот и тыча им в щеку изнутри, так что та оттопырилась. Из-за того, что она в шутку предложила ему отойти в дальний угол и отсосать за оценку повыше, он залился краской и оцепенел, а она под одобрительные возгласы пошла к своему столу.

Потом, как-то влажным декабрьским днем, Линнет Одури шла за Аароном от школьных ворот до самого его дома, всю дорогу мяукая, как кошка. Линнет была в шестом классе самой маленькой, хорошенькая, с тонкими косточками, как птичка, в честь которой ее назвали[1]. До тех пор она была у Аарона в любимицах, он хвалил ее при первой возможности, показывая ее весьма посредственные работы остальным в качестве примера, – незаслуженный, случайный фаворитизм, за который она в тот день странно, но очень действенно отомстила.