Ты ведь понимаешь? - [6]
На бумаге
Он был одним из тех мужчин, что ушел за газетой и никогда не вернулся. Он долго не понимал почему. Но теперь понял. Потому что повстречался с ней — говорил он себе. И теперь он хотел бы вернуться. Но она не хотела ехать с ним. Нет. Она сказала по-другому. «Хочу, но не могу», — говорила она. Он не понимал. Кто хочет, тот едет — говорил он. Но ему казалось, что она его не понимает. Хотя он говорил медленно и самыми простыми словами. И хотя он обещал, что купит ей билет, платья, туфли — как на тех фотографиях, вырванных из журналов. Но она не хотела.
Потом, однажды вечером, когда тропический ливень превратил улицы в потоки грязи и они действительно не могли никуда пойти поужинать, она сказала ему, что не существует. «Как не существуешь? — спросил он. — Конечно, существуешь, что же тогда все эти ночи я ощущал рядом с собой?» «Рядом с тобой да, а на бумаге нет, — сказала она, — у меня нет паспорта, я не могу уехать».
— Нет? Мы сделаем, — сказал он, — я все улажу, мы уедем.
Она отрицательно покачала головой.
— Не сможешь уладить, и свидетельства о рождении у меня нет, отец и мать меня не записали на бумагу, в нашей деревне мы этого не делали, это было не важно, да и кто знал, что я соберусь в город, в нашей деревне это было не нужно. А теперь родителей больше нет, и деревни, где меня все знали, нет, теперь слишком поздно, теперь я в городе, только ты меня и знаешь, правда, имя у меня другое, не то, что было в нашей деревне, имя я изменила, чтобы меня никто не узнал, вдруг кто-нибудь приедет сюда, а потом вернется и начнет говорить обо мне.
— Но, — сказала она, глядя в его удивленные глаза, — ведь это не важно. Мы вдвоем, здесь, вместе, живем, что нам еще нужно?
«Да, живем, на мои бумаги», — подумал он и нащупал пачку банкнот в кармане — тот, кто опять не купит билеты домой и не вернется к тому киоску, где всё еще его ждут газеты.
Перевод Юлии Созиной
Иные пути
Он сказал:
— Я могу спать на стуле. Уснуть, когда уйдет последний гость, и проснуться до прихода первого посетителя. Я могу зазывать к вам гостей. Когда белые увидят, что кто-то из них уже сидит здесь, то зайдут. Вы сможете поднять цены втрое. Правда, тогда своих больше не увидите. Нужно решать. Сравнить. Соотношение цены и качества, говоря профессионально. Я могу быть здесь, если хотите, почти невидимым, готовить, мыть, даже вы перестанете меня замечать.
Они сказали:
— Что ты здесь делаешь? Ты ведь не здешний. Почему ты не остался среди своих?
Он сказал:
— Родители умерли. Детей не было. Жена ушла.
— Друзья, — сказали они.
— Друг, — сказал он, — ну, жена ушла с другом.
— Почему сюда? — сказали они. — Почему в нашу деревню? Сюда такие не часто заглядывают. Из ваших — никто.
— Так, — сказал он. — Так, потому.
— Хм, — сказали они. — Там есть еще место. У тебя есть одеяло?
Он отрицательно мотнул головой.
Они дали ему одеяло.
— Это мы вычтем из твоей платы, — сказали они.
Он кивнул.
— Когда будет плата, пожалуйста, — сказал он.
— У тебя нет денег? — сказали они.
Он усмехнулся:
— Больше нет. Жена, друг, долгая дорога к вам…
— Будешь миску риса? — сказали они.
— Если она вам не нужна, — сказал он.
Они засмеялись:
— Миска риса, не нужна! Воистину настало время, когда белый пришел и в нашу деревню. Добро пожаловать, друг!
Он содрогнулся.
— Есть дальше еще какая-нибудь деревня, хотя дороги больше не видно? — спросил он.
Перевод Юлии Созиной
Пятна
Он был грязный, весь исцарапанный, на майке — застарелые желтые пятна.
— Меня сбросили с поезда.
— Сбросили? Как это?
— Рюкзак. Он остался у них.
— Что будешь делать?
— Сейчас попить бы что-нибудь.
Мы налили ему воды, которую он плеснул себе на лицо, песок начал осыпаться.
— Еще, пожалуйста.
Мы переглянулись, воды оставалось мало для нас самих, но дело было не в этом. Теперь он захочет, подумали мы, еще и ехать с нами. А джип был так забит, что мы уже друг другу основательно надоели.
— Случается и такое, — мы хотели сохранить некоторую дистанцию, утешая его, — если человек много путешествует.
Он отмахнулся:
— Я впервые. Мой отец много путешествовал, а я — в первый раз.
Мы переглядывались. Эти пятна… Мы ведь тоже много разъезжаем, что ж, но все-таки придерживаемся стиля.
— А теперь он не поехал? Уже слишком стар?
Потому что мы, подумали мы, ведь действительно уже зрелые, вызревшие, но для дороги еще не слишком стары и, если все будет хорошо, никогда не станем…
— Да. В некотором роде.
Как так? А где он?
— В том рюкзаке. В коробке.
С ума сошел, решили мы, что же он такое говорит…
— Он умер. Но написал завещание. Что я получаю всё, если вытряхну его прах в пустыне. Вот так…
Прах?
— В рюкзаке. Он был. Спрятан. В коробке из-под чая.
То есть у тебя украли всё. Ну, всегда можно наврать, всегда можно сказать, что это произошло уже потом… Единственные, кто мог бы тебя выдать, это те, кто сбросил тебя с поезда, да и мы еще, но мы…
— Ну, — сказали мы. — Ну. Отец путешествовал. Он бы понял. Да и вообще, что таким до какой-то коробки. Когда они ее откроют, когда увидят, что чая нет, то выкинут. А тут…
Мы развели руками. Песок, песок кругом.
