Ты сияй, звезда ночная - [8]

Морщинка меж его бровями становится еще глубже.

— Я очень жалею, что наговорил тебе все эти чудовищные вещи, — шепчет он и прикусывает нижнюю губу. — Смотри, Секо-чан, я твои любимые цветы принес, а еще — слоеные пирожные с кремом, ну, те, что тебе так нравились…

Пирожные с кремом из кондитерской «Морозов», вспоминаю я во сне.

— А с каким кремом? — спрашиваю.

Мой бывший бойфренд сверкает улыбкой.

— Конечно, с твоим любимым, с «Куантро»!

Обожаю крем с «Куантро»! Ситуация сразу же начинает мне казаться куда более приемлемой…

Проснулась я в четверть десятого, Муцуки уже уехал. Прямо в пижаме тащусь в гостиную, чувствую запах кофе. В гостиной — все как всегда, ни пылиночки, ни пятнышка, и обогреватель в углу тихонько шумит. Нажимаю на кнопку мультидискового плейера, в комнату вплывает нежная, негромкая музыка. На душе неожиданно плохеет, — такое чувство, словно Муцуки никогда больше не вернется домой. Погодите-ка, а может, его и вовсе не существует? Свет в комнате кажется нереально ярким, музыкальное сопровождение — чудовищно близким. Все неестественно, все!

Мне отчаянно нужно снова услышать голос Муцуки. Это он виноват, что мне снился тот сон про Ханеки! Именно Муцуки снова поднял эту тему. Все тревоги, все страхи, что я так старалась забить в себе, фонтаном вырвались наружу, подступили к горлу. Чувствую — вот-вот разревусь.

— Алло? — На втором звонке трубку снимает женщина.

Холодно и равнодушно она произносит название больницы.

— Я бы хотела поговорить с доктором Муцуки Кишида из терапевтического отделения, пожалуйста.

— Прошу вас, подождите немного.

Она переключается на режим ожидания, в трубке негромко звучит классическая музыка. У меня такое чувство, словно надо мной кто-то издевается. Наконец музыка останавливается, я снова слышу женский голос:

— Сожалею, но он еще не приехал.

Торопливо одеваюсь, хватаю сумку и выбегаю из дома. В пронизанном солнцем воздухе танцуют пылинки. Чтоб добраться до больницы, приходится ехать на трех разных автобусах. (Вообще-то по идее хватило бы и одной пересадки, но все эти автобусные расписания и карты маршрутов — такие сложные, совершенно невозможно понять, где эту пересадку делать.) Смотрю в окно. Наблюдаю за проплывающей мимо обыденностью. Несколько семейных ресторанчиков. Клочок земли, поросший капустой. Сразу за ним — фабрика по производству майонеза.

С Ханеки мы расстались незадолго до моего знакомства с Муцуки. «Давай больше не встречаться», — сказал он скорбно. (Вообще-то трагизм был его перманентным состоянием, помню, мне даже нравилось когда-то облако печали, вечно туманившее его чело.)

— Ты ненормальная, Секо-чан, — сказал он. — Видишь ли, люди — животные общественные. Ты — дикарка, и это — одна из вещей, которые меня в тебе привлекают, но только до определенного уровня, а дальше терпеть уже невозможно. В действительности это только моя вина!

Я по сию пору не имею ни малейшего понятия, что он тогда пытался сказать.

— Мне так жаль.

И сейчас помню его поникшую голову, особенно лоб — боль и страдание, выписанные морщинками между бровей…

Больница — гигантское здание красного кирпича. Спрашиваю медсестру в регистратуре, как пройти к врачебным кабинетам.

— Минутку, пожалуйста, — говорит она, а потом: — Имя, пожалуйста.

— Кишида Секо, — отвечаю.

Медсестричка окидывает меня молниеносным взглядом, а потом выдает потрясающе неестественную по яркости улыбку, указывает мне на диван и просит садиться.

Меня тошнит. Сижу на диване, обтянутом зеленой синтетической тканью, и тупо оглядываю тускло освещенный холл. Старомодные, не слишком чистые застекленные окна, застывшие в ожидании люди со скучно-раздраженными лицами и новенький, сияющий автомат с напитками, попавший сюда словно бы по ошибке. Отвратительной сыростью веет от растений, от одной гигантской до неприличия картины маслом на стене — уже заболеть можно. И это — место, где работает Муцуки!

— Секо? — Он как из-под земли передо мной вырос, красивый, глаза ясные, волосы мягкие, волнистые, мой драгоценный Муцуки! — Что такое? Раньше ты никогда сюда не приезжала!

Вскакиваю. Хочется немедленно рассказать Муцуки обо всем — и про сон с Ханеки, и про то, как я с автобусами запуталась, и про то, как нахально со мной эта медсестра себя повела, и про то, как плохо и одиноко было мне ждать его в этом холле… только не знаю, с чего начать.

— Что, Секо?

— Я домой хочу, — выговариваю наконец с трудом. Но похоже, смысла Муцуки не улавливает. — Все. Я хочу домой, и я еду домой! — Теперь, когда я уже его повидала, да к тому же и ухитрилась выдержать столь многое, я чувствую себя гораздо лучше.

— Ну, я вообще-то насильно тебя не держу, — говорит Муцуки.

Голос у него немножко растерянный.

— Эй, это, случайно, не твоя жена? — слышу веселый рык за спиной.

Оборачиваюсь. Вижу маленького человечка в очках с толстыми стеклами. Оправа очков — черная, а лицо не просто румяное — красное, точно он только что из парилки вышел. «Как же потрясающе смотрится Муцуки в белом халате рядом с этим парнем!» — первая моя мысль.

— Я Какие, гинеколог. По-моему, мы с вами как-то по телефону разговаривали. Я старый друг Муцуки, еще по институту.