Ты сияй, звезда ночная - [22]

Рядом стоит Мидзухо. Вид у нее неловкий, похоже, она не знает, что сказать.

— Мы чисто случайно столкнулись… Я подумала — может, нам всем вместе?..

Ага. Как же! Люди постоянно только тем и занимаются, что в гордом одиночестве таскаются по паркам развлечений!

— Здравствуйте, как поживаете? — вопит Юта. Уж не знаю почему, но приветствия этого сорвиголовы всегда отличает редкостная формальность. Классическая вежливость — вне зависимости от ситуации. Никакого чувства момента. — Здравствуйте, как поживаете? — вопит он еще громче. Совершенно очевидно — не собирается сдаваться, пока я не выжму из себя хоть какой-нибудь ответ. Его невинная самоуверенность действует мне на нервы. Я отвечаю на приветствие, он вцепляется в мою правую руку и крепко стискивает пальцы.

— А ты совсем не изменилась, — тихо говорит Ханеки.

Без всякой видимой причины отводит глаза и смотрит в землю. Вечная его манера. Волосы его относит назад ветром. Обнажается лоб — такой же нахмуренный и озабоченный, как всегда. Странно даже думать — неужели когда-то я обожала смотреть на этот наморщенный, старческий лоб? Все так же создается ощущение, что телом ты, понимаешь ли, здесь, а душой — где-то там, в высших эмпиреях.

— Ты тоже совершенно не изменился, — отвечаю.

Ужасно хочу сказать ему, что не имею ни малейшего представления, о чем он болтает, но вовремя прикусываю язык. Посылаю Мидзухо взгляд, в котором ясно читается: ты о чем, черт тебя дери, вообще думала?!

— Я слышал, ты теперь замужем?

Смотрю вниз, на ноги Ханеки, — и невольно улыбаюсь. Ни капельки не изменился. Высокие, по щиколотку, ботинки черной кожи. Он из них никогда не вылезал. Я миллион раз ему говорила, что думаю по их поводу, только плевать он на мое просвещенное мнение хотел. Лето уже, время — за полдень, в парке — жара страшная, а он — все равно в ботинках. И несладко ж, наверное, приходится его несчастным ногам!

— А где же наш господин Минамидзава? — оборачиваюсь я к Мидзухо.

Что вообще сегодня происходит с мужьями?!

— Решил остаться дома. Сказал — так умотался, что пальцем шевельнуть не в силах. Сама знаешь, какие они, эти бедные, вечно переутомленные государственные служащие!

— Да уж…

Покупаем билеты. Идем в парк. О Муцуки Мидзухо не спрашивает.

Странные они, эти парки развлечений. Даже если сначала идти не хотелось до чертиков, потом чаще всего входишь в азарт и, сама того не замечая, начинаешь получать удовольствие. Выбора нет, что ли? И ведь не то чтобы там было как-то особенно весело, нет… просто есть в парках развлечений нечто практически навязывающее тебе правила игры. Нечто требующее стопроцентной сосредоточенности и полной самоотдачи. Мы стоим по очередям и отважно покоряем карусель за каруселью. К моему изумлению, Ханеки и Юта отлично нашли общий язык и на пару радостно носятся от аттракциона к аттракциону.

— Надо же, я его всегда считала декадентствующим юношей с театральными замашками, а он, оказывается, очень даже жизнерадостный, — замечает Мидзухо.

Декадентствующий? С чего она это взяла? Я, пораженная до невозможности, смотрю ей в лицо.

— А он и есть жизнерадостный, — отвечаю столь напряженно и настойчиво, что голос мой звучит почти негодующе. Так, будто в подтексте моих слов: «Как ты смела не замечать этого раньше?!»

Мидзухо, в свой черед, глядит на меня изумленно. На ней — темные очки, помада на губах — ярко-рыжая, накрашена она много сильнее обычного. Бежевая шляпа надвинута на глаза — по крайней мере злокозненные ультрафиолетовые лучи и под нее не проникнут, и пусть весь мир это знает!

— Эй, смотрите! — Ханеки и Юта увидели кого-то в костюме огромного мохнатого зверя и теперь, подпрыгивая от возбуждения, с криками машут нам.

Ненавижу этих идиотских маскарадных персонажей, но, полагаю, в парке развлечений встреча с ними — неизбежное зло. Гротескно непропорциональные разъемные тела, искусственные улыбки, нелепая походка — для меня это просто кошмар. Мидзухо, я знаю, того же мнения, но это не мешает ей немедленно выудить из висящей на плече соломенной сумки камеру, яростно замахать в ответ и помчаться к ним.

Сидим за столиком под огромным зонтом. Обедаем пиццей и лимонадом. Верите или нет, но во всем парке развлечений я даже жалкой баночки пива не нашла. Как будто целый день протаскаться с дитятей в поводу для меня уже не акт героизма!

— Ладно. Шутки шутками, но, может, пора все-таки объяснить мне, что тут реально происходит? — спрашиваю, терзая зубочисткой оливки, выловленные из пиццы.

Общее молчание. Понимаю, что сейчас наилучшая стратегия — начать допрос с Мидзухо.

— Ты знала, что Муцуки не придет, так? — начинаю, стараясь, чтоб это прозвучало как можно беспечнее и равнодушнее. — И попросила прийти вместо него Ханеки?

Лицо Мидзухо сделалось очень серьезным.

— Да. Все так и было. — Она снимает шляпу и очки.

Мне бьет в глаза солнечный свет, отраженный стальной окантовкой столика.

— Зачем?

— Зачем? Да что же в этом плохого? — Это уже Ханеки. — Да мы же сто лет не виделись, а сейчас отлично проводим время, правда? — В поисках поддержки он смотрит на Юту, но тот, похоже, не замечает. Мордашка его до ушей перемазана в кетчупе от пиццы.