Ты шутишь, наверное? - [23]

– И все же – что ты здесь делаешь? – спросила она, беря себя в руки. – Послушай, Криспин, позволь мне заниматься всем этим. Ты ничего не понимаешь в делах отца, а я их знаю. Хотя отец и оставил все тебе, но ты не сможешь обойтись без моей помощи. Если тебя это интересует, давай работать вместе. Но я думаю, что тебе лучше заниматься живописью, а дела оставить мне.

– Я тебе не оставлю ничего, – спокойно ответил Криспин. – Ты повластвовала достаточно. Теперь мой черед, и я этого никому не уступлю. Слишком долго я этого ждал.

Амелия была потрясена. От гнева ее лицо покраснело, даже густой слой пудры не мог скрыть этого. Она заорала:

– Как ты смеешь разговаривать со мной таким тоном? Поднимись немедленно в мастерскую и не забывай, что я твоя мать!

Криспин положил карандаш, скрестил на столе руки и наклонился вперед. В его глазах загорелись такие искорки, что Амелия отступила.

Ее сын был точной копией ее дяди, умершего восемнадцать лет назад. Потрясенная, она уставилась на Криспина.

Когда ей было десять лет, Мартин, брат ее матери, пытался ее изнасиловать. И вот, глядя на своего сына, она находила его ужасно похожим на Мартина, и та сцена вдруг всплыла в ее памяти… В тот день ее родители уехали на какой-то прием. Они сказали, что Мартин отведет ее пообедать в ресторан. Она обрадовалась, так как дядя Мартин, хоть и слыл оригиналом, все же был забавен. Высокий, стройный, с волосами соломенного цвета, совсем как Криспин. Он был немного художник и одевался довольно эксцентрично. Питал слабость к белым рубашкам и бутылочного цвета бархатным костюмам. Друзья подозревали, что он гомосексуалист, но это было не так. Его тянуло к маленьким девочкам. В десять лет Амелия находила его романтичным.

Когда мажордом-негр оставил их одних, дядя Мартин спросил, куда она хочет поехать обедать. С юных лет она любила шик и назвала самый дорогой ресторан.

Выразив согласие, дядя сказал:

– Хорошенькие маленькие девочки, которые хотят, чтобы их водили в дорогие места, должны не только брать, но и давать.

Затем со странной улыбкой, которая превратила его в жуткого незнакомца, он заключил ее в объятия. Следующие мгновенья остались кошмаром в памяти Амелии. В возрасте десяти лет она была сильным ребенком. Когда рука дяди забралась под платье между ее ногами, она сильно ударила его по лицу. Ее вопли привлекли внимание негра и слуги, и те прибежали в комнату. Им с трудом удалось оторвать от нее дядю Мартина, который крепко ее держал. Воспользовавшись свалкой, она убежала в свою комнату и заперлась на ключ. Несколько позже слуга, с которым она поддерживала дружеские отношения, рассказал ей, что дядя Мартин попал в сумасшедший дом и там кончил жизнь самоубийством. Родители ей ничего не говорили, она тем более ничего не спрашивала.

И вот сейчас ее сын как две капли воды походил на дядю Мартина. Она вспомнила, что написал ей муж: «Ты не понимаешь, что Криспин не такой, как другие. Ты поймешь это, когда он унаследует мое состояние».

Амелия посмотрела на сына и поняла, что потеряла над ним власть. Она поняла, что он такой же, как дядя Мартин.

– Держи… – Он протянул ей листок бумаги. – Возьми и прочитай. Решай сама. А теперь оставь меня.

Дрожащими пальцами она взяла листок и, неуверенно шагая, вернулась в гостиную.

Рейнольдс, белый как полотно, подслушивал у двери. Потом он прошел к себе в комнату, налил тройную порцию виски и медленно выпил. Затем вытащил носовой платок, вытер бледное лицо, снял свой жилет, галстук и направился в гостиную. В дверях он остановился.

Амелия подняла глаза и знаком пригласила его войти.

Рейнольдс осторожно закрыл дверь, подошел к ней и взял листок бумаги, который она ему протянула.

– Прочитайте это, – сказала она.

Инструкции Криспина были составлены Абелем Левинсоном, нотариусом его отца. В соответствии с ними у Амелии был выбор: либо она остается и занимается управлением нового дома своего сына, в этом случае она будет получать пятьдесят тысяч долларов в год, либо, если ей это не подходит, она будет получать ежегодную ренту в десять тысяч долларов и может жить, где захочет.

Этот дом будет продан. Десять человек персонала будут уволены, за исключением Рейнольдса, который должен будет в новом доме руководить прислугой, которую Криспин наймет. Жалованье Рейнольдса будет увеличено на тысячу долларов в год. Если ему это не подходит, он будет уволен.

– Он сошел с ума! – прошептала Амелия. – Он пошел по тому же пути, что и мой дядя! Что делать?

Рейнольдс подумал о виски, которое он сможет покупать на лишнюю тысячу. Перспектива остаться без работы его ужасала. Он ответил:

– Я полагаю, мадам, вы примете эти условия. Позвольте сказать вам, что я давно подозревал, что мистер Криспин ненормальный. Нам остается только ждать и надеяться.

Первый раз за свою жизнь Амелия заплакала.

Этот разговор между Амелией и Рейнольдсом состоялся шесть месяцев назад. За это время большой дом был продан. Криспин, Амелия, Рейнольдс и худая негритянка неопределенного возраста, которую звали Крисси, перебрались на виллу на Акация-авеню, найденную и купленную Левинсоном.

Несмотря на проигранную партию, Амелия должна была признать, что этот дом был хорош. У нее была спальня и гостиная, у Рейнольдса – большая комната в задней части дома. Крисси поместили в маленькую комнату рядом с кухней. Криспин занимал весь второй этаж. Там были спальня, большой холл и мастерская. Наверху лестницы, ведущей в его апартаменты, дверь всегда была закрыта. Только Крисси имела право раз в неделю заходить туда, чтобы сделать уборку.