Ты покоришься мне, тигр! - [24]

Шрифт
Интервал

Всякая больная задача сложна, когда думаешь о ней в общем. На деле она раскладывается на более мелкие задачки, а те решаются легче.

Еще раз оглянулся, увидел ободряющие глаза жены вздохнул и…. была не была… дал знак впустить зверей.

Озираясь по сторонам, входит Нерро и устремляется прямо на меня. Я отскакиваю за тумбу и оттуда туширую его, иди, дескать, на свое место. Он отскакивает в сторону и натыкается на Улю, которая сначала не хотела выходить из клетки, но потом, «ободренная» служителем, пулей выскочила на манеж. 3а «невежливость» Нерро получил от Ули лапой по морде. Назревает драка. Но раздается мой повелительный окрик, и Нерро усаживается на место. «Ага! Слушается!»

Но Уля не желает подчиняться. Сидит посередине манежа и с чисто женским любопытством и упрямством рассматривает меня. Что делать? Слегка туширнуть, как Нерро? Нельзя… Она очень строгая и капризная, не потерпит оскорбления и молниеносно нанесёт ответный удар. Хватаю тумбу и, держа ее перед собой ножками вперед, иду в наступление. Пятясь назад, с ворчанием садится и Уля на свое место. Ого! Оказывается, и реквизит может служить средством наступления, а значит, и обороны. Не прошло и пяти минут, а я уже сделал такое важное «открытие».

Звери подчиняются, и теперь я уже знаю, что делать.

А не поработать ли нам, друзья мои? Мне так нужны ключи от ваших сердец — «ключи» дрессировки!

Вызываю на трюк Нерро. Не идет! Применяю другой метод вызова — зверь меня не понимает. Начинаю пробовать различные приемы, все, какие знаю и какие изобретаю сию же минуту. И вдруг Нерро сошел со своего места и пошел… но не на трюк, а к выходу. Подаю команду артисту, стоящему снаружи, чтобы тот прогнал его оттуда. Нерро сел на свое место.

Я знал, что без строгости с ним не обойтись. Пустить в ход бич опасаюсь. Но, видимо, другого выхода нет. Туширую слегка раз — безрезультатно. Второй раз — посильнее. Подействовало. Неохотно, с ворчанием, он исполнил трюк. А требовалось от него только вскочить на тумбу и посидеть на ней полминуты.

Самое главное сделано — я подчинил его себе, сломил его упрямство, заставил преодолеть лень. Знак «на место» был найден сразу. А может быть, Нерро сам знал, сто больше на тумбе сидеть ему не положено.

Трюк сделан. Пусть пустяковый, служебный — но зверь мне подчинился! Он слушается и выполняет мою команду. Ура!

Пауза. Минутный отдых, чтобы набрать в легкие воздуха: тут только заметил, что все проделывал, затаив дыхание: я забыл дышать! Каково! А еще боялся, что публика помешает! Все потонуло в моей отрешенности, словно стеной отгородился ото всех. Если бы тогда спросили, как меня зовут, я не сумел бы ответить.

Передохнув немного, берусь за Улю, которая должна сделать то же, что и Нерро. Едва я повернулся, как она забеспокоилась, нервно и злобно заскребла когтями задних лап, приняла угрожающую позу, подалась вперёд, подобралась, как бы готовясь к прыжку. Такое поведение мне совершенно не понравилось, и я решил быть еще осторожнее.

Прежде всего надо понять причину ее беспокойства. Отступаю назад. Жду. Уля успокаивается. Снова направляюсь к ней — злится. И стоило мне сделать движение рукой, напоминающее взмах для туше, как она с невероятной быстротой, сверкая злобными глазами, — это я успел заметить — бросилась мне под ноги.

Как бы соревнуясь с ней в проворности, я отскочил в сторону, и в ту же секунду между мной и зверем появился шест, просунутый пассировщиком между прутьями решетки. Видя неожиданное препятствие, она прекратила наступление.

Совершив неудачное нападение, леопард уходит. Может быть, именно эта особенность и проявилась здесь. Но я не на охоте. И простого отступления леопарда мне мало. Я должен заставить зверя повиноваться. Только как это сделать? Нужен «ключ». А все мои предыдущие попытки только раздражали Улю.

Начинаю вспоминать движения Куна, повторять и варьировать и вдруг на одно из них Уля откликнулась — легко и ловко вспрыгнула на пирамиду. Я подал ей знак, который открыл в эксперименте с Нерро, и она послушно села на место, издав громкий рык, который я, по своей необразованности, не понял,  может быть просила пряника, а может быть просто делилась со своим супругом впечатлениями

Опять короткая передышка. Чувствую, что начинаю осваиваться с атмосферой в клетке. Собой владею. Зверями, хоть и с трудом, распоряжаюсь. О страхе не думаю. Некогда. Нахожусь, как говорят в цирке, «в кураже». Это особый вдохновенный подъем, когда ничего не страшно и все получается бак бы само собой. Поэты и артисты называют такое состояние вдохновением.

В одну из минут отдыха бросил взгляд за решету на тех, кто охраняет меня. И заметил: стоят уже не так напряженно, значит — бояться за меня перестали. Значит, все идет хорошо. Улыбка моя, видимо, ободрила и их. Улыбка эта впоследствии стала как бы частью костюма. Я «надеваю» ее при выходе на манеж, а перед выступлением — я очень серьезный мужчина.

Проделали еще по два трюка с таким же успехом.

Я продолжал отыскивать свои и звериные сильные и слабые стороны. Это была неплохая тренировка для сообразительности и характера.

В клетке нахожусь уже сорок минут.


Рекомендуем почитать
В Ясной Поляне

«Константин Михайлов в поддевке, с бесчисленным множеством складок кругом талии, мял в руках свой картуз, стоя у порога комнаты. – Так пойдемте, что ли?.. – предложил он. – С четверть часа уж, наверное, прошло, пока я назад ворочался… Лев Николаевич не долго обедает. Я накинул пальто, и мы вышли из хаты. Волнение невольно охватило меня, когда пошли мы, спускаясь с пригорка к пруду, чтобы, миновав его, снова подняться к усадьбе знаменитого писателя…».


Реквием по Высоцкому

Впервые в истории литературы женщина-поэт и прозаик посвятила книгу мужчине-поэту. Светлана Ермолаева писала ее с 1980 года, со дня кончины Владимира Высоцкого и по сей день, 37 лет ежегодной памяти не только по датам рождения и кончины, но в любой день или ночь. Больше половины жизни она посвятила любимому человеку, ее стихи — реквием скорбной памяти, высокой до небес. Ведь Он — Высоцкий, от слова Высоко, и сей час живет в ее сердце. Сны, где Владимир живой и любящий — нескончаемая поэма мистической любви.


Утренние колокола

Роман о жизни и борьбе Фридриха Энгельса, одного из основоположников марксизма, соратника и друга Карла Маркса. Электронное издание без иллюстраций.


Народные мемуары. Из жизни советской школы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Из «Воспоминаний артиста»

«Жизнь моя, очень подвижная и разнообразная, как благодаря случайностям, так и вследствие врожденного желания постоянно видеть все новое и новое, протекла среди таких различных обстановок и такого множества разнообразных людей, что отрывки из моих воспоминаний могут заинтересовать читателя…».


Бабель: человек и парадокс

Творчество Исаака Бабеля притягивает пристальное внимание не одного поколения специалистов. Лаконичные фразы произведений, за которыми стоят часы, а порой и дни титанической работы автора, их эмоциональность и драматизм до сих пор тревожат сердца и умы читателей. В своей уникальной работе исследователь Давид Розенсон рассматривает феномен личности Бабеля и его альтер-эго Лютова. Где заканчивается бабелевский дневник двадцатых годов и начинаются рассказы его персонажа Кирилла Лютова? Автобиографично ли творчество писателя? Как проявляется в его мировоззрении и работах еврейская тема, ее образность и символика? Кроме того, впервые на русском языке здесь представлен и проанализирован материал по следующим темам: как воспринимали Бабеля его современники в Палестине; что писала о нем в 20-х—30-х годах XX века ивритоязычная пресса; какое влияние оказал Исаак Бабель на современную израильскую литературу.