Ты покоришься мне, тигр! - [19]

Перебрав в памяти всех известных мне дрессировщиков, я не захотел кому подражать. Ни один номер в целом не удовлетворял меня.

Я решил, что лучше всего пойти своим путем, как делал в своих прежних номерах. Быть может, мне посчастливится найти свою поэзию и романтику, свой стиль в дрессировке хищников.

Как только обнаружилась «взаимность» леопардов, я начал с ними заниматься. Заключались занятия в следующем.

Половина положенной порции мяса нарезалась на маленькие кусочки. Подцепив на в вилку, я просовывал их через прутья, но отдавал не просто, а как вознаграждение: леопард должен был проделать нужное движение, то пойти за мясом вправо, то влево, то подняться на задние лапы. Их пассажи я сопровождал ласковыми, поощрительными приговорами. Но иногда, чтобы напомнить о своей власти, переходил и на повелительно-приказывающий тон.

Так постепенно, я обходил всех. Теперь они уже не были ли для меня все «на одно лицо», я легко различал на их мордах свойственные каждому особенности в выражении чувств.

Вторую половину порции я скармливал им целиком после урока. Каждый поедал ее в соответствии со своим характером. В общем-то, к мясу они относились спокойно, за исключением Фифи, которая почему-то обязательно с яростью набрасывалась на кусок, подминала его под себя, занимала угрожающе-оборонительное положение и рычала на меня и служителя. Мы отходили в Сторону, она успокаивалась и принималась за свою трапезу. После обеда я да вал им пить в неограниченном  количестве. Надо сказать, что леопарды пьют мало, только в жаркие дни приходится давать воду четыре-пять раз.

Напившись, они с удовольствием приступают к своему туалету. Закончив прихорашиваться, принимают самые удобные и вольные позы и крепко засыпают. Урок и кормление длятся три часа. Днем урок повторяется без мяса, вечером тоже, но с угощением.

Я приходил к своим подопечным и ночью, из любопытства: а что звери делают по ночам. Мне казалось, что ночью они ведут себя по-другому, чем днем. Но ночью звери спали, их природный инстинкт притупился в неволе, и они приспособились к новому распорядку дня. Не скрою, что наблюдать спящих в причудливых позах животных доставляло мне истинное наслаждение.

В такие спокойные минуты хорошо думалось. И я снова и снова перебирал поступки свои и зверей, стараясь нащупать правильную линию поведения. Я чувствовал, что все у меня получается еще, непрофессионально, неловко, некрасиво. Начну сыпать опилки, — половину растеряю около клетки; хочу поддеть, вилкой мясо — вилка не втыкается; протягиваю мясо зверю — ему неудобно взять; воду ставлю — проливаю на себя и в клетку; опускаю шибр[3] — заедает; близко к клеткам подходить не решаюсь, боюсь, оцарапают. И весь я какой-то скованный.

Все эти, казалось бы, мелочи имеют большое значение для будущей работы. Вспоминался мне при этом униформист Бакинского цирка А. Золотарев. Приводя в порядок манеж после конных номеров, он делал это так ловко, быстро и красиво, что всегда срывал аплодисменты. Он работал словно под музыку. А может быть, музыка и действительно звучала у него в душе.

Я нетерпелив до своему характеру, но леопардам, видимо, торопиться было некуда; работать им надоело, и трудового энтузиазма они не испытывали. Это очень угнетало. Я думал, что и звери так же рьяно примутся за, работу. Но не тут-то было! Зато, когда они проявляли хоть малейшую активность, это меня необыкновенно подбадривало.

Снова и снова я вспоминал свой армейский опыт. Ох, и как же он помогает мне все время! Вспоминал, как выезжал диких калмыцких лошадей. Ведь выучить лещадь премудростям высшей школы верховой езды ничуть не легче, чем выдрессировать хищного зверя. Разница лишь в степени опасности.

Я должен научится определять намерение леопарда еще до того, как он, сам осознает его. Нужно сделать что-то такое, чтобы он и думать не смел на меня нападать. Показать, что я сильнее его? Что я неуязвим? Пожалуй это верно, но как это сделать?

Что побоями не достигнешь цели — это я уж понял, наблюдая за Куном. Значит, надо гуманными средствами его заставить покориться мне, внушить, что я — высшее существо, что со мной лучше жить в мире.

Такие мысли невольно поднимали меня в собственном мнении, и впрямь начинало казаться, что я почти их властелин. Правда, этот властелин не знал еще, с какой стороны подступиться к зверям, хотя кое-что уже понимал. Очень важно, например, соблюдать чувство меры в своей настойчивости. Если сразу на них слишком нажать, можно нарушить едва установившуюся и еде заметную связь между нами. Леопарды замкнутся в своем недоверни и пере станут выполнять мои требования. А может случиться так, что кто-нибудь из них «не простит» мне промаха, и тогда уж наверняка придется выводить строптивца из труппы. А это будет значить в чужих глазах, да и в моих собственных, что я с ними не справился. Вот позор-то!

Так ночами я подковывался теоретически. Но правильны ли мои рассуждения или ошибочны — проверить можно только при непосредственно встрече со зверями, когда нас не будет разделять клетка. А до этого ох как еще далеко!

В таких размышлениях просидишь иной раз до рассвета и очнешься только от звуков пробудившегося цирка: ржания лошадей, лая собак, рычания моих леопардов, которые энергично прохаживаются по своим клеткам. И люблю же я эту звериную симфонию!