Ты найдешь меня на краю света - [9]

В конце концов она устала говорить. Рыдания сменились всхлипываниями, я снова осторожно посоветовал ей лечь в постель, заверив, что все будет хорошо и что я всегда к ее услугам.

Когда в начале пятого я вернулся в спальню, с трудом передвигая онемевшие ноги, моя гостья лежала поперек кровати в позе Спящей Красавицы. Я бережно подвинул ее, освобождая себе место. «Спать», — пробормотала потревоженная Шарлотта, обняла подушку и свернулась калачиком.

О «Розеттском камне» теперь не могло быть и речи.

Я потушил свет и через несколько минут погрузился в сон без сновидений.

Таблетки начинали действовать. Я выпил эспрессо и, спускаясь с Сезанном по лестнице на прогулку, чувствовал себя уже вполне сносно.

Некоторые утверждают, что накануне серьезных потрясений судьба всегда посылает нам знак, который мы должны увидеть. «В то утро у меня было странное чувство…» — говорят они, вспоминая судьбоносный день. Или: «Когда картина упала со стены, я понял, что-то должно случиться».

Очевидно, у меня отсутствуют антенны, воспринимающие такие сигналы. Разумеется, здесь кстати было бы заметить, что тот четверг, перевернувший мою жизнь с ног на голову, начался как-то по-особенному. Однако, говоря по правде, я ничего такого не замечал.

Ни о чем не подозревал, открывая почтовый ящик в подъезде. Мое шестое чувство молчало, даже когда под кучей счетов обнаружился бледно-голубой конверт. «Для Дюка» — было выведено на нем изящным почерком. Помню, как я улыбнулся про себя, решив, что это исчезнувшая Шарлотта посылает таким образом прощальный привет. Мне как-то не пришло в голову, что повсюду таскать с собой в сумочке бумагу ручной выделки довольно странно даже для дамы ее круга.

Я уже хотел вскрыть конверт, как увидел мадам Вернье с хозяйственной сумкой.

— Доброе утро, месье Шампольон, привет, Сезанн, — сказала она. — Вы как будто не выспались? Поздно вернулись вчера?

Мадам Вернье была моей соседкой и жила одна в огромной квартире на первом этаже. Состоятельную и вот уже два года как разведенную, ее будто обходила стороной суета современной жизни. Сама она утверждала, что занята поисками второго мужа. Но и это дело, как видно, было неспешное.

Главное достоинство мадам Вернье — ее любовь к животным — объяснялось тем, что она располагала свободным временем. Поэтому, когда я куда-нибудь уезжал, она охотно брала на себя заботу о Сезанне. Однако самое ужасное состояло в том, что этого времени у нее было слишком много. Поэтому мадам Вернье всегда стремилась втянуть собеседника в продолжительный разговор, даже если он очень спешил.

В то утро она свалилась на меня как снег на голову. Я раздраженно смотрел в ее приветливое, выспавшееся лицо.

Она подошла просто так или уже успела заметить этот небесно-голубой конверт у меня в руках? Предупреждая вопросы о жарких бессонных ночах и бумажных письмах, я незаметно засунул почту в сумку.

— Если честно, то поздно, — признался я мадам Вернье и бросил взгляд на часы. — О боже, надо бежать, меня ждут! До скорого, мадам, поговорим в другой раз!

С этими словами я устремился к выходу, волоча за собой Сезанна, с интересом обнюхивавшего изящные туфли мадам Вернье, и нажал на дверную ручку.

— Приятного дня! — закричала она мне вслед. — Когда нужно будет взять Сезанна, только скажите. Вы знаете, у меня много свободного времени.

Я махнул ей рукой и побежал по направлению к Сене. В конце концов, я не имею права задерживаться, когда Сезанну нужно срочно справить нужду.

Через двадцать минут я сидел в такси на пути к Северному вокзалу. Мы уже миновали Пон-дю-Каруссель и проезжали стеклянную пирамиду, переливающуюся в лучах утреннего солнца, когда я вдруг вспомнил о письме Шарлотты.

Улыбнувшись, я достал его и вскрыл конверт. Настойчивая дама, ничего не скажешь. Но милая. В бумажных письмах в эпоху мейлов и эсэмэсок есть что-то старомодно-трогательное. Давно уже не получал я подобных посланий, если не считать открыток, которые присылали мне друзья из отпуска.

Откинувшись на сиденье, я пробежал глазами исписанный с обеих сторон листок. Вздрогнул и выпрямился так резко, что водитель с интересом уставился на меня в зеркальце заднего вида. Заметив письмо у меня в руках, он сделал свои выводы.

— Все в порядке, месье? — спросил он.

В его голосе слышалось искреннее сочувствие и знание человеческой природы. Таким тоном обычно разговаривают с пассажирами парижские таксисты, когда у них выдается удачный день.

Смутившись, я кивнул. Да, все в порядке. В руках я держал любовное послание. Вне всякого сомнения, оно предназначалось мне, хотя, судя по стилю, было написано веке в восемнадцатом. И уж точно не Шарлоттой.

Автор пожелал остаться неизвестным, и этот факт окончательно сбил меня с толку. Я понятия не имел, кто эта женщина, между тем как она хорошо меня знала.

Или я чего-то не заметил?

Мой дорогой месье Дюк!

Уже одно обращение чего стоило! Уж не вздумалось ли кому подшутить надо мной? Друзья называют меня Жаном Дюком, это общеизвестно. Но кто из них мог написать такое?

Я внимательно всматривался в синие чернильные строчки и разбирал букву за буквой, словно расшифровывал тайнопись. Впервые в жизни я понял, каким беспомощным чувствовал себя мой легендарный пращур, когда стоял у Розеттского камня.