Ты – моя половинка - [15]

В июле, в годовщину свадьбы, они прогуляли весь вечер по городу и сфотографировались на память. Марина попросила сделать две фотографии, большую, чтобы повесить на стену, и маленькую, чтобы всегда носить с собой.

– Зачем она тебе? – удивился Николай. – Я ж всегда у тебя перед глазами.

– Все равно. Пусть будет! – тряхнула растрепанной головкой Марина.

По утрам Коля чистил свои парусиновые штиблеты и ее светлые, на перепонке и с пуговкой, прюнелевые туфельки зубным порошком. Марина смотрела на это с улыбкой и качала головой: надежды Тони из 50-й квартиры не оправдались. Они, Кареловы, никогда не станут «как все», никогда не выпустят свой пар, потому что их любовь не проходит и не утихает и всегда будет такой же, как в то двадцатое мая, когда только вспыхнула с первого взгляда.

Коле нравились фильмы про Максима, и они бегали на них несколько раз. Марина веселилась, когда песня про шар голубой заедала в голове ее мужа, как испорченная пластинка. Он мог весь день бубнить: «Крутится, вертится шар голубой, крутится, вертится над головой».

Коля уже и сам маялся этой песней, а все не мог выбросить из головы, и порой даже не замечал, как начинал напевать под нос. Марина радостно хохотала, Коля морщил брови и начинал кружить ее по комнате. Резкий запах одеколона смешивался с ее, жасминовым, и Коля и Марина падали на кровать, ошеломленные и разгоряченные.

Марина знала: ей никогда не надоест, не наскучит его жар, его сила, его страстность. Она никогда не сможет к этому привыкнуть. Каждый раз все было как впервые, только еще лучше. И у нее кружилась голова, когда она представляла: сколько бы лет ни прошло, они всегда будут так же молоды и так же влюблены друг в друга до беспамятства.

Снова наступила осень, сухая, звонкая, с прозрачным воздухом и высоким, улетающим вверх небом. На клумбах пышно догорали бархатцы и настурция, и цвет у них был такой же оранжевый, как и у деревьев вокруг. Пламенели клены. Марина по дороге на работу сорвала кисть рябины, ела и с наслаждением кривилась от горького, но такого живого вкуса.

В Доме моделей было как-то непривычно тихо. Секретарша Режины сказала, что начальница еще не пришла. Марина покосилась на дверь, потом на часы.

Валевская никогда не опаздывает.

Марина занялась работой. Проверила, на какой стадии выполнения находится пошив у швеи Анечки, разложила в аккуратные стопки журналы мод и села разбирать Режинины эскизы и тут же набрасывать свои.

Валевская упрямо игнорировала последнее веяние – упор на спортивный, неброский и утилитарный стиль. Она часто говорила Марине, что он ущербен. И пусть простые смертные одеваются как хотят, хоть в тренировочные трико, но ее «непростые» клиентки ни за что не променяют свою утонченность на какую-то физкультурность. И, как всегда, была права. Хотя они и предлагали клиенткам приличия ради модели коротких жакетов, приталенных пиджаков мужского кроя и юбок в складочку, те все равно выбирали струящийся или зауженный силуэт, завышенные талии, меховые горжетки, шелк и атлас вместо ситца, а креп-жоржет, маркизет и батист вместо сатина.

Но именно своим, личным призванием Марина последний год считала белье. Валевская только кивала с тайным удовлетворением, когда та показывала ей новую модель нижней сорочки, комбинации или бюстгальтера. В первый раз усмехнулась:

– Да, моя дорогая, супружеские обязанности пошли тебе на пользу.

Марина жутко покраснела, а Валевская щелкнула пальцами:

– Нечего смущаться. Хоть кто-то еще понимает, что неглиже – это не будущая половая тряпка.

Так и повелось. Валевская, раньше только качавшая головой на вопрос клиенток о пошиве белья, теперь с гордой улыбкой представляла им свою Мари. И передавала их в ее ловкие ручки.

Через два часа после Марининого появления пришла первая клиентка, за ней вторая, третья. Марина, бывшая в курсе всех Режининых дел, без труда находила нужные мерки, выкройки, эскизы и почти готовые наряды на примерку. Но с каждой минутой ее все больше терзал вопрос: где Валевская?

В пять она отпустила секретаршу и осталась одна. Не считая тех, кто выходил через черный ход: закройщиц и швей в пошивочной.

Она не сразу узнала походку Валевской. Обычно та стучит каблуками, уверенно, напористо. Сегодня она шла неровно. Зашла в кабинет, бросила на спинку стула пальто, шляпку и шарф. Не открыв окно и не вставив папиросу в мундштук, стала чиркать спичкой дрожащими пальцами.

– Что, Режина Витольдовна? – Фарфоровая бледность легла не только на щеки Марины, но, кажется, на ее сердце.

Жадно затягиваясь, Режина подошла к столу, вытащила лист бумаги, перо и положила их перед Мариной.

– Сядь. Пиши.

Марина беспрекословно исполнила приказание. Застыла, глядя выжидающе и беспокойно.

– «Я, Марина Ивановна Карелова, прошу освободить меня от занимаемой должности закройщицы в Доме моделей номер 6 города Москвы». Дату поставь и подпись.

Марина отбросила перо, словно пчела ужалила. На глаза моментально навернулись слезы.

– Режина Витольдовна, за что? Я же ничего не сделала… Режина Витольдовна, милая…

– Ради бога, Марина! – чуть не в первый раз назвала ее по имени Валевская. – Только вот слез сейчас не надо. Мне уж в пору реветь, и то молчу. Вызывали меня.