Ты кем себя воображаешь? - [80]

— Ну не чудо ли? — сказала нянька. — Она ничего не видит, а это — единственное доказательство, что она еще что-то слышит. Например, если ей сказать «вот ваш ужин», она не обратит внимания, но может начать говорить «ужин» по буквам.

— Ужин, — сказала она, чтобы проиллюстрировать свои слова, и старуха подхватила:

— У-же-и…

Иногда от одной буквы до другой приходилось ждать очень долго.

Казалось, что старуха идет по тончайшей путеводной нити, блуждая в пустоте или хаосе, о которых мы, люди по эту сторону, можем только догадываться. Но она не теряла нить, доходила по ней до конца, даже с длинным или очень сложным словом. Готово! И сидела в ожидании; ждала в своей безвидной и бессобытийной вселенной, пока не прилетит неизвестно откуда очередное слово. Она вберет его в себя и устремит все силы на его покорение. Интересно, подумала Роза, как она воспринимает слова. Несут ли они свое обычное значение или хоть какое-нибудь? Может, они для старухи — как слова во сне или в сознании очень маленьких детей, каждое — удивительное, непохожее на другие и живое, как новое животное? Одно вялое и прозрачное, как медуза, другое жесткое, вредное и скрытное, как улитка с рожками. Слова могут быть суровыми и комичными, как шляпы-цилиндры, яркими и нарядными, как ленты. Нескончаемый парад личных гостей.

* * *

Назавтра что-то разбудило Розу рано утром. Она спала на маленькой веранде — единственное место в доме, где запах можно было хоть как-то терпеть. Млечное небо набирало яркость. Деревья на том берегу реки — их скоро должны были срубить, чтобы расчистить место для стоянки трейлеров, — сбились в кучку на фоне рассветного неба, как темные косматые звери, бизоны. Розе приснился сон. Явно связанный со вчерашней экскурсией по дому престарелых.

Кто-то вел Розу по большому зданию, где в клетках сидели люди. Сначала все было сумеречно и покрыто паутиной, и Роза протестовала, что так не годится. Но по мере ее продвижения клетки увеличивались и оказывались все более затейливыми — они были как огромные, плетенные из прутьев птичьи клетки, викторианские, гротескных форм, причудливо украшенные. Сидящим в них людям приносили еду. Роза присмотрелась и увидела, что им дают на выбор: шоколадный мусс, трайфл или торт «Черный лес». Потом она заметила в одной клетке Фло, торжественно восседающую на некоем подобии трона. Фло повелительно и громко называла слова по буквам (проснувшись, Роза не смогла вспомнить, что это были за слова). Видно было, что Фло очень довольна демонстрацией способностей, которые доселе держала втайне.

Роза напрягла слух — доносится ли дыхание Фло, ее шевеления из выстланной мусором комнаты? Ничего не было слышно. А если Фло умерла? Что, если она умерла в тот самый момент, как явилась Розе во сне — довольная, сияющая? Роза выскочила из постели и босиком помчалась в комнату Фло. Кровать была пуста. Роза пошла на кухню. Фло сидела за столом, парадно одетая, в темно-синем летнем жакете и подходящей по цвету шляпке-тюрбане, в которой была на свадьбе Брайана и Фебы. Жакет был мятый и нуждался в чистке, а тюрбан сидел криво.

— Я готова ехать, — сказала Фло.

— Куда?

— Туда. — Фло мотнула головой. — В этот… как его там… работный дом.

— Дом престарелых, — поправила Роза. — Тебе не обязательно туда ехать сегодня.

— Вам заплатили, чтобы вы меня отвезли, так шевелитесь, везите, — сказала Фло.

— Мне никто не платил. Я Роза. Я сейчас сделаю тебе чаю.

— Хотите — делайте, я его пить не буду.

Она показалась Розе похожей на женщину, у которой начались родовые схватки. Такова была ее устремленность к цели, решимость, настойчивость. Розе казалось, что Фло чувствует, как внутри у нее шевелится смерть, будто ребенок, готовясь разорвать ее пополам. Так что она перестала спорить, оделась, быстро собрала сумку для Фло, довела ее до машины и отвезла в дом престарелых. Но в том, что касалось смерти, мгновенно раздирающей, несущей освобождение, Роза ошибалась.

* * *

Незадолго до того Роза участвовала в телевизионной постановке, которую показали по всей стране. «Женщины Трои». У нее была роль без слов, и вообще она согласилась, только чтобы выручить подругу, которую пригласили играть куда-то еще. Режиссер решил слегка оживить рыдания и скорбь, заставив женщин Трои выступать с голой грудью. Каждая должна была обнажить одну грудь — правую в случае царственных персонажей вроде Гекубы и Елены и левую для обычных дев или жен, таких как Роза. Роза не думала, что это сильно украсит ее выступление, — в конце концов, она уже немолода и ее грудь приобрела сходство с ушами спаниеля. Но смирилась с новой идеей. Роза не рассчитывала на то, что постановка вызовет сенсацию. Она не думала, что пьесу посмотрит столько народу. Она забыла про те части страны, где люди не могут выбрать шоу-викторину, гонку полицейских за бандитами или американские ситкомы и вынуждены довольствоваться лекциями о международной политике, обзорами картинных галерей и амбициозными творениями театральных режиссеров. К тому же она не ожидала, что нагота произведет такой фурор, — в конце концов, на каждой стойке с журналами в каждом городе страны уже предлагаются щедрые порции голой плоти. Как могла вызвать такое всенародное возмущение унылая коллекция троянских грудей — сперва сморщенных от холода, затем потных от жара софитов, плохо накрашенных гримом, похожим на мел, и выглядящих без пары довольно глупо, жалко и неестественно, больше похоже на какие-то опухоли?