Твоя половина мира - [6]

Элен выпрямилась и, прикрыв глаза, погладила лоб. Значит, направо и дальше… Километра три по прямой, затем поворот, еще один, там спросить у прохожего, опять поворот, и… Да, бродяга говорил правду: она попадет на мост между красным забором и большой белой церковью. Где-то в тех местах и будет Малая Полянка.

– Тебе сколько лет? – осведомилась Элен.

– Сорокх… сорок фосемь, – с натугой произнес бородатый.

– А мне – двадцать четыре. Ты ублюдок, ясно?

– Ясно… Вызови врача. У тебя же есть?.. терминал есть?..

Она достала трубку и посмотрела в потолок. На сей раз жмуриться ей не пришлось: варианты были очевидны, почти осязаемы. И было их на удивление мало, всего четыре.

Первый. Бродяга – кстати, Петр Николаевич Рыбкин, – дохнет прямо здесь, у запертых ворот. Композитная пуля уже начала растворяться, через полтора часа его смогут спасти только в серьезной дорогой клинике. Еще через час его не спасет уже никто. Но умрет он не скоро, агония продлится до вечера.

Второй. Петр Николаевич успевает попасть на операционный стол. И продолжает жить с кривым рубцом во все пузо. Как долго – зависит от него самого, Элен это не касается.

Третий. Рыбкин выживает, и его треп о «смазливой суке со „стейджером“» доходит до тех, кто ею, хм… такой смазливой, сильно интересуется. Находят ее или нет – неизвестно. Точнее, не важно. Просто этот вариант отпадает как слишком хлопотный.

Ну и четвертый, конечно. Четвертый вариант.

Элен подняла пистолет и сделала в полицейском плаще новую дырку, ближе к сердцу. Мужчина дернулся и уронил голову, как будто пуля перебила в нем арматурину.

Вернувшись к водительскому сидению, Элен скинула куртку и надела свитер. Вода с улицы сюда не попадала, но под утро становилось свежо. У Элен задрожали руки. Нервы?.. Нет, вряд ли. Если бы она тратила на это много энергии, то давно бы не жила. Хотя с другой стороны – если бы не тратила, не жила бы точно.

Элен не представляла, как некоторые умудряются дотягивать до старости, – не зная, что их ждет в следующую секунду. Не видя параллельных вариантов. Не имея возможности выбора, поскольку каждый их выбор – единственный, и каждый – навсегда. Для нее это было загадкой. А то, что делала она… вернее, то, как она жила… Иначе она и не умела.

Врач говорил Инге Лаур, что дочка у нее родится с отклонениями. Предупреждал, что ребенку будет трудно в этом мире. Советовал что-нибудь предпринять…

Когда крошка Элен появилась на свет, того врача уже месяц, как закопали в землю – выезжал из дома и не догадывался, что за перекрестком несется трейлер с неисправными тормозами.

Он даже не догадывался…

Элен не могла этого понять. Но все же ей было трудно. Очень трудно одной.

Минус 42 часа

– Господин Юхневич?..

– Здесь что, неразборчиво написано?

– Нет, нормально… – Сержант снова посмотрел на карточку.

– Или вы думаете, что это не мои документы? – начал закипать Тиль. – Думаете, утопил хозяина в речке и хожу теперь с его удостоверением?!

– Нет, господин Юхневич, ничего такого я не думаю. – Полицейский уже собрался отдать ИД-карту, но задержал руку. – В городе неспокойно, вот и проверяем. Служба. Всего хорошего, Александр… э-э…

На карточке было выбито «Александр В. Юхневич», и Тиль мгновенно ответил:

– Васильевич.

– Добро пожаловать в Москву, Александр Васильевич, – сказал сержант, возвращая документы.

«Или Витальевич»… – добавил про себя Тиль.

Искали не только его. Искали экстремистов – красных, зеленых, коричневых и, не исключено, каких-нибудь еще. Искали банду, ограбившую расчетно-кассовый центр, и банду, расстрелявшую грабителей. По ярким, но крайне субъективным описаниям искали мошенников, по смутным воспоминаниям – нечестных шлюх. Искали и одного залетного деятеля со «стейджером», ухлопавшего ночью какого-то бродягу.

И Тиля Хагена в Москве искали тоже – на всякий случай, просто потому, что его искали везде. По двадцати образцам грима – от блондина с бакенбардами до седого латиноса. В одной из ориентировок был, вероятно, и настоящий портрет, но истинный облик Тиля затерялся среди вариантов маскировки.

Его не узнали, а он всего-то и сделал, что вставил контактные линзы, превратив голубые глаза в карие. Если бы сержант держал в голове его приметы, то удивился бы тому, насколько они совпадают: высокий лоб, короткие темные волосы, лицо – слегка скуластое, слегка одутловатое… Возраст – тридцать. Телосложение не впечатляющее, но в осанке что-то такое, заметное… вроде постоянной готовности шагнуть в сторону. Словно у пешехода, застигнутого светофором посреди дороги. И взгляд. То, от чего не помогли избавиться даже линзы. Взгляд человека, знающего дату своей смерти. Печальный, но не скорбный. Скорее, отстраненный.

Тиль перегнул карточку пополам и уронил ее в урну. Документы господина Юхневича больше всплывать не должны, поскольку Александр Васильевич… или все-таки Витальевич?.. вполне уже мог всплыть сам – километрах в пятнадцати ниже Гомеля.

Тиль редко обманывал, в этом не было нужды – его дар позволял обходиться одной правдой. Одной правдой из многих, самой удобной, которую он выбирал так же легко, как ИД-карту из пачки подлинных, но не принадлежащих ему удостоверений.