Твоя дверь не закрыта - [2]

Медленно, осторожно ступая, чтобы ничем себя не выдать, подкрался к дверному глазку. Затаив дыхание, приблизил глаз, отодвинул круглую “шторку”.

На площадке перед моей дверью стоял толстый лысый мужик в грязной майке-алкоголичке. И тут я пожалел, что сменил штатный глазок на лучший, с широким обзором. Все было видно до мельчайших подробностей. Бледная желтоватая лысина лоснилась, отражая свет тусклой подъездной лампочки, заплывшие жиром мутные глазки слепо шарили по двери. Кончик очень длинного, вытянутого носа в крупных порах шевелился, словно принюхивался. Человек наклонился почти вплотную к глазку и я разглядел, что губы его срослись в вытянутую трубочку, как хоботок. Я не мог пошевелится от ужаса и страха, что тот, за дверью меня услышит. Рука дрожала, вода стала выплескиваться на пол. Громче звуков от этих капель я не слышал. Тут в глазке мелькнула тень, я отпрыгнул назад. Поставил стакан на тумбочку и снова шагнул к двери. Жирный водил своим носом прямо перед глазком, хоботок противного серо-розового цвета шевелился, вытягивался и дергался, с хлюпаньем втягивая воздух.

Ручка медленно опустилась вниз. В обоих замках стало что-то прощелкивать. Сердце забухало, в коленки впилась противная слабость.

Я нашарил в темноте щеколду и резко задвинул ее. Снова глянул в глазок, уже уверенный, что сейчас буду звонить в полицию. Толстый, переваливаясь, поднимался вверх по лестнице, тяжело опираясь на стенку рукой, которая каждый раз с противным чвякающим звуком отрывалась от окрашенной панели, как будто ладонь его была в чем-то липком. Некогда бывшая белой майка в серых пятнах обтягивала трясущиеся огромные жировые складки, обвисшая чуть ли не до колен задница в синих трениках подрагивала на каждый шаг босых ног, вбивающих в истертые ступени грузное тело.

И тут до меня дошло. Вверх. Он идет вверх. Значит живет здесь. Где-то выше этажом. Но я не помнил такого соседа сверху, потому что за время ремонта успел перезнакомится со всеми, кто жил выше и ниже меня. Все они приходили с жалобами на шум, хотя все делалось в положенное время. А это кто? Я вспомнил Криськины слова про уродов, что тусуются в подъезде по ночам. Может это его она видела? Ведь урод же. Что у него с губами? Очень странный человек. Да и человек ли? Жирный уже скрылся на площадке выше, но противный звук от его липких рук все еще было слышно. Чвяк, чвяк…

“Чвяк…” — послышалось позади меня.

Не может такого быть. Послышалось. Я выдохнул, включил свет и почти залпом выпил стакан воды, стоящий на тумбочке. Я же дома. За толстой железной дверью. Надежной, как сейф. Никто сюда не может войти. Но, уверенности в этом у меня поубавилось. Свет в коридоре я оставил, на всякий случай.

В комнате я включил телевизор, достал из ящика шкафа нож- финку, который купил в состоянии очередного помрачения мозга, который часто наступал перед витриной магазина с ножами, и положил его рядом с собой. Мне так было спокойней. Спать мне уже не хотелось. Ночные программы не радовали разнообразием, вскоре я залип на каком-то туповатом сериале, часто прерываемом громкой рекламой. И не заметил, как вырубился.

Давит... Давит... На шею давит, дышать невозможно. Рывком подскочив, открыл глаза, пытаясь отдышаться. На кадыке все еще саднила кожа, как будто кто-то сжал пальцы именно на том месте. Было больно глотать. Телевизор тарахтел что-то про погоду, сквозь шторы пробивался предрассветный сумрак. В коридоре, что отлично просматривался с кровати, переминался жирный мужик в трениках и грязной майке. У меня дыхание перехватило. Он как зашел?!

Я заорал, схватил нож и выпрыгнув с койки скакнул к двери.

— Ааааа! Твою мать! Пшел отсюда! — первое, что пришло в голову и выставил нож перед собой. Тут я увидел, что входная дверь закрыта на щеколду, то есть зайти он не мог, а значит все время был здесь.

Трусы прилипли к заднице от холодного пота. Все еще стоя в комнате, перед дверным проемом, я осознал, что это тот, кто зашел еще прошлой ночью, в приоткрытую дверь. Тот, кто измазал мои белые стенки своими грязными лапами. И он не похож на ту тварь, что стояла на лестничной клетке перед дверью, водя своим жалом перед глазком.

Этот был чуть ниже, маслянистые редкие волосики прилипли к черепу, свисая над ушами, нос такой же длинный, в крупных черных точках, лоснящийся, как и вся рожа с тремя подбородками. На жирных покатых плечах какой-то желтоватый налет, майка в бурых пятнах и вытянутые на коленках треники с белыми полосками по бокам. И сраный маленький ротик. Такие губки бантиком, размером с мой ноготь. И эта срань все время шевелилась, то сжималась, как жопа курицы, то растягивалась, обнажая мелкие гнилые зубки. Он что-то шептал, невнятно, тихо.

— Пшел отсюда! - еще раз крикнул я, и сквозь стук сердца в ушах услышал:

— Маальчик… Пусти братишку. Пусти. Он хочет сюда, сюда.

Жирный бубнил, как ребенок-дебил, одно и то же. Чтобы я пустил сюда его братишку. Я так понял что - того типа, который в подъезде ходит. Такую же сальную тварь. Хрен вам, подумал я, и замахнувшись ножом бросился на урода.

Глазки ночного гостя зажмурились, и он в момент как-то став плоским, втянулся в щель между стеной и шкафом в прихожей. Помахав еще в воздухе ножом, я подскочил к стенке и потыкал ножичком и туда, сверху донизу, все еще в ярости заглянул в щель, обнаружив там паутинные заросли и вдали, в углу, испуганно моргающий глаз. Эта тварь умела трансформироваться, а значит выдворить ее будет не просто.