— Горят? — после того, как я включал лампы, отец задавал этот вопрос чуть ли не раз в полчаса, до того момента, пока не засыпал у себя на койке.
— Горят. Да и кому они нужны сейчас? Корабли не плавают. — я всегда садился ужинать у окна, чтобы в поле зрения был маяк.
— Не ходят! — поправил меня папа.
— Без разницы. Я тут почти два месяца живу, ни одного не видел. Кому мы светим каждую ночь?
— Ниче ты не понимаешь, Павел. Хорошо, что не заходит никто в наши воды. Нечего им тут делать, Крепские скалы шутки не шутят. Маяк не ищет кого бы спасти, он просто светит.
— Знаю, пап. Просто когда корабль видишь, то вспоминаешь, что не один в этом мире.
Отец кивнул и похлопал меня по плечу, подбодрив, затем допил кружку чая с вареньем из шиповника, налил еще одну порцию, и уселся на лежак. Он всегда пил по две кружки, только так его нервы успокаивались.
— Могу тебя обратно на большую землю вернуть, если тяжко. Только после штормов уж, они скоро совсем придут. Транспортной связи не будет, месяцок – другой.
Но домой, в тесную дядькину коммуналку, возвращаться не хотелось совсем. Он постоянно пил, приводя домой таких же алкашей, только ещё и подозрительных. Поэтому после того, как закончил школу, я сразу же уехал к отцу.
Папа ложился очень рано, еще до наступления темноты. Спал он на спине, поэтому громко храпел, мешая заснуть. Сколько я его не толкал, он так и не поменял позу. В таких случаях я обычно уходил к маяку, прихватив с собой пару теплых свитеров и спальный мешок. На цокольном этаже маяка стояла небольшая скамейка, на которой я умудрялся лечь так, чтобы было удобно. Одну кофту сворачивал и подкладывал вместо подушки, другую надевал на себя, чтобы не замерзнуть во сне.
Я лежал и слушал грохот прибоя. Волны разбивались о скалы с какой-то маниакальной силой, будто желая разрушить их, и осыпались мириадами капель у подножия. Вода хотела затянуть все в свою темную, холодную глубину, только сделать ей это было не под силу – наше сооружение возвышалось на тридцать четыре метра над уровнем воды. Прибой успокоил мои мысли, и я быстро отключился.
Во сне я сидел в фонарной комнате маяка и вглядывался вдаль, высматривая на горизонте хотя бы мачту, трубу, если уж не целый корабль. Солнце было ещё высоко, царила странная тишина. Неожиданно до меня добрался прохладный ветерок, заскочив под кофту. Откуда-то появились тучи, сгущающиеся чернотой. Волны стали злее бросаться на скалы, бились о камни с оглушающим звуком. Отец не разрешал находиться внутри маяка, когда начиналась плохая погода, поэтому я встал, собираясь спуститься по лестнице, но ее нигде не обнаружил.
С неба рухнул ливень, забарабанив по прохудившейся крыше, спустя минуту вода просочилась и закапала уже в помещении. Загудел ледяной ветер, море закипело ещё сильнее, теперь уже поднимая огромные валы, направляя их в сторону скал.
Картина эта была одновременно и пугающей, и завораживающей. Я почувствовал “запах бури”, как говорил отец. Соленый, морской воздух защипал в носу.
Послышался шепот. Среди неразборчивой речи я совершенно точно расслышал слова “голодный” и “помоги мне”. Будто волны пытались мне что-то сказать. А может быть, голос этот исходил из самых темных глубин.
Я проснулся от того, что скрипнула дверь. Вскочил и увидел в проходе папу, скрестившего руки и ухмыляющегося.
— Ну, где же еще тебе быть. — пробасил он, нарочито выделив “еще”.
— Ты храпел, а я из-за этого не мог уснуть.
— Так разбудил бы меня, делов то! — посмеялся отец и махнул рукой, приглашая идти за ним. — Вставай, работы навалом.
Работы действительно предстояло много. Когда я только собирался сюда, я представлял себе белоснежный, в чёрную или красную полосу маяк, с панорамно – застекленной верхней площадкой. С тёплым, уютным домиком. С чайками, кружащимися над шпилем. Но на деле все оказалось печальней. Само сооружение и постройки рядом пребывали в весьма плачевном состоянии, если не сказать – разваливались. Конечно, отец и без меня восстанавливал маяк, только чтобы привести в порядок все, понадобился бы целый штат рабочих, а не два человека.
К вечеру, когда начало темнеть, мы прервали работу. Я быстро поужинал, покормил сторожевого пса по кличке Фонарь заранее приготовленной кашей. После пошел включать освещение.
Пульт управления находился в маячной комнате, которую папа называл вахтенной. Это всего лишь на один этаж ниже светового отсека, в котором и стоял огромный фонарь. Приходилось дважды в сутки подниматься и спускаться по множеству ступенек. Как-то раз я пытался сосчитать их, но сбился на семидесяти. К концу подъема я всегда дышал, как загнанная лошадь. Мы с отцом подумывали перенести пульт на цокольный этаж сооружения, но пока что не доходили руки. Зато на площадке открывался удивительный вид и мне он никогда не надоедал: вспенивающиеся гребни волн, меняющая при разной погоде цвет вода, утопающее в море закатное солнце.
