Твой восемнадцатый век; Прекрасен наш союз… - [20]

Около 20 миллионов жителей и огромное пространство с максимальными скоростями передвижения 10—20 вёрст в час… Как редкие острова в снежном равнинном океане — города, городки. Всего 4—5 душ из каждой сотни — городские жители, а 95 из ста — селяне.

Как мелкие островки, скалы, камни — деревни по 100—200 душ, а в тех деревнях более 60 из каждой сотни — крепостные.

На всю же империю никак не меньше 100 тысяч деревень и сёл, и в тех деревнях известное равенство в рабстве (80% тогдашних российских крестьян — середняки); но высшей мерой счёта было у тех людей 100 рублей, и кто имел 100 рублей, считался богатеем беспримерным.

100 тысяч деревень, оживающих при благоприятном «историческом климате», но зарастающих лесом, исчезающих с карт целыми волостями после мора, голода, а ещё чаще — после тяжёлой войны или грозного царя.

Таковы были тогдашние российские пространства, таковы дороги, столь медленные, что по пути обзаводились семьями, рожали детей, иногда даже меняли мнение о смысле жизни… Вот и академии студент Крашенинников рапортует с дороги начальству, что, «будучи в Якутске, женился, взяв за себя родную племянницу жены майора и якутского воеводы господина Павлуцкого, а дочь тобольского дворянина Ивана Цибульского, именем Степаниду».

Всего на месяц остановился в Якутске Крашенинников, а успел обвенчаться с дворянкою, племянницей воеводы… Вроде бы «великая честь» солдатскому сыну — и можем только догадываться, что сосватал молодых давний знакомец майор Павлуцкий, который был важной властью на Камчатке и, кажется, немало помог молодому учёному.

Так или иначе, а из Якутска едет Крашенинников уж с молодой женой — два месяца вверх по Лене, наперегонки с догоняющей зимой, затем — 24 дня на санях… Сотни вёрст надо проехать, чтобы повстречать одинокое жильё или крохотный посёлок; изредка приходится предъявлять придирчивому начальнику огромного пустынного края бумаги, удостоверяющие, что «академии студент путешествует по казённой надобности», именем царствующей императрицы Анны Иоанновны… Правда, ещё перед его отъездом с Камчатки принеслась из Петербурга, с опозданием на много месяцев, весть о кончине страшной императрицы — и всё местное начальство собралось в церкви, чтобы присягнуть императору Иоанну Антоновичу. Некоторые называли нового повелителя Иоанном или Иваном VI (считая от древнего великого князя Ивана Калиты, Иоанна I); однако вскоре появились монеты с надписью Иоанн III (это означало, что счёт ведется от первого царя, Ивана Грозного).

Новый царь, император… Даже на Камчатке, впрочем, знали, что государю Ивану Антоновичу в момент вступления на престол было от роду два месяца и пять дней и что его мать Анна Леопольдовна, красивая, легкомысленная, весёлая дама, была родной племянницей царицы Анны Иоанновны, которую специально «выписали» в Петербург из Германии, так как у венценосной тётушки не было детей.

Там, в русской столице, была устроена свадьба Анны Леопольдовны с немецким принцем Антоном-Ульрихом Брауншвейгским, от этого брака и явился на свет младенец, провозглашённый теперь императором всероссийским. Регентом при грудном Иоанне VI был назначен всё тот же герцог Бирон, имя которого наводило трепет во всех пределах Российского государства (в том числе и в эстонском уединении Абрама Петровича Ганнибала).

Пройдёт, однако, ещё месяц без малого — и помчится из столицы новая весть: что Бирона отставили, арестовали и везут в Сибирь, а регентшей объявлена сама Анна Леопольдовна, августейшая матушка императора. В сибирских краях, которые проезжал Степан Петрович, всё больше помалкивали о петербургских «чудесах»: не нашего ума дело!

Много, много лет спустя великий писатель-революционер Герцен вот как представит тогдашнюю жизнь (перечисляя разных царей и разные государственные перевороты): «В своё время приедет курьер, привезёт грамотку — и Москва верит печатному, кто царь и кто не царь, верит, что Бирон — добрый человек, а потом — что он злой человек, верит, что сам бог сходил на землю, чтоб посадить Анну Иоанновну, а потом Анну Леопольдовну, а потом Иоанна Антоновича, а потом Елисавету Петровну, а потом Петра Фёдоровича, а потом Екатерину Алексеевну на место Петра Фёдоровича. Петербург очень хорошо знает, что бог не пойдёт мешаться в эти тёмные дела; он видел оргии Летнего сада, герцогиню Бирон, валяющуюся в снегу, и Анну Леопольдовну… потом сосланную; он видел похороны Петра III и похороны Павла I. Он много видел и много знает».

Если уж Москва «верит грамотке» — что говорить про сибирскую глухомань: разве что ухмыльнётся про себя просвещённый студент Крашенинников, да, охмелев, но трижды оглянувшись, шёпотом ругнётся новый родственник майор Павлуцкий насчёт обилия немцев возле российского трона; и хотя малолетний Иоанн VI — правнучатый племянник Петра Великого (и прямой правнук Ивана V — старшего, больного брата Петра I), но не лучше ли видеть на престоле прямых потомков великого императора, например его дочь Елизавету Петровну, которая, говорят, немцев не жалует…

Крашенинников уж 20-й день в Иркутске, здесь путешественники проводят «медовую зиму», приводят в порядок дела и пожитки, собираясь в путь ещё на 6 тысяч вёрст к западу, с Ангары на Неву…