Творения, том 10, книга 2 - [60]

, – то какое слово, какой ум может достойно обнять и изобразить это? "Праведника, – говорит, – (Бог) сделал грешником, чтобы грешников сделать праведными. Но он и не то еще сказал, а гораздо более, именно указал не состояние только, а самое качество. Он не сказал: "сделал грешником", но – "сделал для нас [жертвою за] грех" (грех сотвори); и не только не согрешившего, но и "не знавшего греха"; чтобы и мы были, не сказал – "праведными", но – "правда", и "правда Божия". И действительно, эта правда есть Божия. Когда мы оправдываемся не от дел, – потому что иначе надлежало бы быть без всякого порока, – но благодатью, которая одна всякий грех уничтожает. А это и от гордости удерживает нас, – так как все нам даровано от Бога, и вместе с тем показывает всю важность дарованного нам. Первая правда от закона и от дел, а эта последняя – "Божия правда". Итак, обсудив все это, убоимся сказанного более, нежели самой геенны, почтим дела (Божии) выше, нежели самое царство небесное, и утвердимся в мысли, что страшно – не мучения терпеть, но грешить. Если бы (Бог) и не наказал нас, то нам самим надлежало бы просить себе наказания за то, что мы так неблагодарны оказались к своему Благодетелю. Если сгорающий любовью к женщине, не получив взаимной любви от нее, часто убивает самого себя; а когда и получит, но в чем-нибудь погрешит против возлюбленной, считает себя недостойным жизни, – то, оскорбляя столь человеколюбивого и милосердого (Бога), не должны ли мы сами себя повергнуть в огонь геенский? Скажу еще нечто странное, чудное и, может быть, для многих невероятное: более будет утешения тому, кто за оскорбление такого Человеколюбца терпит наказание, если только он имеет ум и любит Владыку, как должно любить, нежели тому, кто не понесет наказания.

4. Что это так, можно видеть из общего у нас обычая. В самом деле, когда кто-нибудь обидит любимого человека, то более всего успокаивается тогда, когда сам попросит себе наказания и перетерпит какую-нибудь обиду. Так об этом и Давид говорил: "вот, я согрешил, я поступил беззаконно; а эти овцы, что сделали они? пусть же рука Твоя обратится на меня и на дом отца моего" (аз пастырь есмь согрешивый, и аз есмь пастырь зло сотворивый, а сии овцы что сотвориша? Да будет рука Твоя на дому отца моего) (2 Цар. 24: 17). И когда он лишился Авессалома, то искал себе жесточайшего наказания, – хотя сам был и не обидевший, а обидимый; но так как сильно любил погибшего, то сам себя предал мучениям скорби, находя утешение себе в этом. Так и мы должны наказывать самих себя, когда согрешаем против Того, против Которого не должно грешить. Видите, как лишившиеся любимых детей терзают себя, рвут на себе волосы, находя облегчение своей скорби о возлюбленных в наказании самих себя? Если же и тогда, когда мы ничем не оскорбили возлюбленных наших, наше только злострадание о том, что они зло пострадали, приносит нам утешение, то, когда мы сами оскорбили их и совершили против них неправду, не гораздо ли более должно успокоить нас несение наказания, чем освобождение от наказания? Это всякому известно. Кто любит Христа, как должно любить, то понимает, что я говорю, т. е., что он сам не потерпит остаться без наказания, хотя бы (Христос) и простил его, так как одно оскорбление Его составляет уже величайшее наказание. Знаю, что я говорю невероятное для многих; однако, дело обстоит именно так, как я сказал. Если мы любим Христа, как должно любить Его, то сами себя будем наказывать за грехи свои. Для любящих прискорбно не то, что за оскорбление любимого они терпят какое-нибудь зло, но, прежде всего самое оскорбление любимого. И если этот последний, прогневавшись, не накажет первого, то этим еще более будет мучить его; а если накажет, то, напротив, успокоит и утешит его. Итак, будем страшиться не геенны, а оскорбления Бога, потому что когда Бог, в гневе Своем, отвратится от нас, то это будет тягчее геенны, хуже всего, страшнее всего. А чтобы тебе более увериться, насколько это худо, размысли о том, что я скажу. Если бы какой царь, видя наказываемого какого-нибудь разбойника или другого преступника, отдал за него на смерть возлюбленного, единородного, кровного и законного сына своего, с тем, чтобы вместе со смертью и вина разбойника перенесена была на невинного сына его, и чтобы виновный чрез то и от наказания был освобожден, и от бесчестия избавлен; если бы сверх того он возвел его на высшую степень достоинства; а столь необычайно получивший спасение и почтенный такою славою после оскорбил бы своего благодетеля, – то не пожелал ли бы он, если только не потерял ума, лучше тысячу раз умереть, чем оставаться виновным в такой неблагодарности? Так будем рассуждать и мы теперь, и горько плакать о том, что так неблагодарно оскорбляем Благодетеля своего. Не будем беспечно надеяться на то, что Он оскорбляемый долготерпит; напротив, поэтому-то еще более и будем сокрушаться. И у нас – людей, если кто ударившему в правую щеку подставит и левую, мстит этим больше, нежели когда бы взаимно ударил его тысячу раз; равным образом и терпящий поношение, когда не только взаимно не поносит, но и благословляет поносящего, этим гораздо сильнее уязвляет его, нежели взаимными бесчисленными поношениями. Если же мы так стыдимся людей, великодушно переносящих наши обиды, то не тем ли более должны бояться Бога, когда непрестанно согрешаем, но не терпим за то никакого наказания? Поистине страшное наказание соблюдается на главу таковых. Итак, помышляя об этом, прежде всего убоимся греха, так как от него мучение, от него геенна, от него всякое зло. И не только убоимся, но и будем убегать его, и стараться всегда благоугождать Богу. В этом и состоит царствие, в этом жизнь, в этом тысячи благ. Таким образом, мы еще и в этой жизни приобщимся царствия небесного и будущих благ, которые все мы и да сподобимся получить благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.