Творения, том 10, книга 2 - [124]

3. Такова добродетель! Так бессмертна память ее! Так одним словом поражает она своих противников! Действительно, за что (Ирод) заключил (Иоанна) в темницу? Почему не оставил его без внимания? Ужели бы (Иоанн) повлек его в судилище? Ужели бы наказал за прелюбодеяние? Все сказанное (Иоанном) не состояло ли в одном обличении? Чего же (Ирод) боялся и трепетал? Не простая ли это была речь, не одни ли только слова? Но они уязвляли его сильнее самого дела. (Иоанн) не повел его в обыкновенное судилище, но предал его на иной суд, суд собственной совести, и всех поставил над ним судиями, все в сердце своем полновластно произносили тогда над ним приговор. Потому-то тиран и трепетал, не снося сияния добродетели. Видишь ли, какова сила любомудрия? Оно узника сделало славнее тирана, так что последний страшился и трепетал первого. Но (Ирод) заключил только в оковы (Иоанна); а беззаконная (Иродиада) подвигла и на убийство. Между тем, (Иоанново) обвинение падало больше на него, потому что не ей говорил тогда (Иоанн): "Для чего ты живешь с тираном?" Не обличал же ее не потому, чтобы она не подлежала ответственности (могло ли это быть?), но потому, что он хотел исправить все (начав с Ирода). Поэтому и укорял его одного, и мало того – даже и его укорял не строго. Не говорил: "Скверный и гнусный, беззаконный и мерзкий! Ты попрал закон Божий, презрел заповеди Божии, и силу свою сделал для себя законом". Он не сказал ничего такого, но и в обличениях его видна большая умеренность и кротость: "не должно тебе иметь, – говорил он, – жену брата твоего" (не достоит тебе имети жену Филиппа брата твоего) (Мрк. 6: 18). Такие слова более приличны учащему, нежели обличающему; вразумляющему, нежели наказывающему; руководствующему, нежели позорящему; исправляющему, нежели нападающему. Но, как я сказал, вору враждебен свет, грешникам ненавистен праведник, даже и при одном своем появлении: "Тяжело нам и смотреть на него" (тяжек нам и к видению) (Прем. 2: 15). (Грешники) не могут сносить лучей его, как больные глаза – лучей солнечных. А многим грешникам тяжело не только видеть праведника, а даже и слышать о нем. Вот почему и та скверная и гнусная женщина, наставница, или, лучше сказать, убийца своей дочери, хотя сама даже не видела (Иоанна) и не слыхала его речей, устремилась на убийство, и распутно воспитанную дочь заставила распутно идти на убийство. Так сильно боялась она (Иоанна)! И что говорит? "Дай мне здесь на блюде голову Иоанна Крестителя" (Даждь ми зде на блюде главу Иоанна Крестителя) (Мф. 14: 8). Бедная и несчастная, в какую несешься ты пропасть? Разве пришел твой обличитель? Разве он пред тобою, и беспокоит тебя? Иные говорили: "Тяжело нам и смотреть на него" (тяжек есть нам и к видению); а ей, как сказал я, тяжек был и для слуха, почему и она говорит: "дай мне здесь на блюде голову Иоанна" (даждь ми зде на блюде главу Иоанна). За тебя (Иродиада, Иоанн) в темнице, за тебя заключен в оковы; ты можешь тщеславиться любовью царя и говоришь: "Я овладела им, но и всенародно обличенный не охладел ко мне, не перестал меня любить, не отверг любодеяния со мною, но даже и обличителя заключил в оковы". Что же ты бесишься и неистовствуешь, когда и по обличении греха имеешь мужа? Для чего ищешь трапезы фурий и готовишь пир для убийц – демонов? Видишь ли, как ничтожна, как робка, как бессильна злоба, как она чем более одолевает, тем становится слабее? (Иродиада) не столько беспокоилась, когда Иоанн еще не был заключен в темницу, сколько тревожится, когда он уже связан. И потому настоятельно просит: "Дай мне здесь на блюде голову Иоанна". Для чего же – "здесь"? "Боюсь, – говорит она, – чтобы не обманули ложным известием об убиении, чтобы кто-нибудь не избавил (Иоанна) от гибели". Но почему просишь не всего мертвеца, а одну главу? "Страстно желаю, – говорит, – видеть безмолвным язык, оскорбивший меня". Но, бедная и несчастная! Ты увидишь противное (как то и случилось): отсеченная голова будет говорить еще громче прежнего. Тогда Иоанн вопиял в одной только Иудее, а теперь его глас дойдет до пределов вселенной; и где ни войдешь в церковь, у мавров ли, или у персов, или даже на британских островах – везде услышишь вопиющего Иоанна: "Не должно тебе иметь жену Филиппа, брата твоего". Но (Иродиада) не умела рассуждать; она неотступно просит, требует, понуждает несмысленного тирана совершить убийство, боясь, чтобы он не одумался. А ты и отсюда познай опять силу добродетели. Не выносит праведника, когда он заключен даже в темницы, находится в оковах, молчит. Видишь ли, как порок бессилен и как нечист? Вот вносят на блюде человеческую главу вместо снедей. Что отвратительнее, что порочнее, что бесстыднее этой девицы? Что она сказала на диавольском зрелище, на демонском пиршестве? Видишь ли язык, и еще язык – один доставляет спасительные врачества, а другой носит на себе яд и уготовляет диавольское пиршество. Но почему она не велела обезглавить его среди самого пиршества, что доставило бы ей более удовольствия? Опасалась, чтобы (Иоанн), представши на пиршестве, своим видом и дерзновением не преклонил к себе всех. Потому и требует главы, желая воздвигнуть блистательный памятник любодеянию: "