"
.
Но дурная привычка была так сильна в столичном населении, что ее трудно было побороть, и св. Иоанн, не ограничиваясь
учительством, порешил показать пред лицем этой распущенной паствы пример строгости на самом себе. Чем распущеннее
паства, тем строже должен быть пастырь, и св. Иоанн, ревнуя о спасении вверенных его попечению душ, отдался пастырской
деятельности до полнаго самоотвержения и забвения о самом себе. Самое положение архиепископа константинопольскаго
требовало от него широкой общественности, богатаго гостеприимства и постояннаго участия на пиршествах по приглашению
знати. Такая жизнь конечно отнимала много времени, которое могло бы пойти на пастырское служение, и потому св. Иоанн
нашел необходимым сразу поставить себя иначе и, отказываясь от всяких приглашений, повел жизнь отшельника, который не
придавал никакого значения своим собственным потребностям, принимал самую скудную пищу и притом всегда наедине, и все
сбережения, остававшияся от доходов, стал употреблять на дела милосердия и благотворительности. Двери его дома были
всегда открыты - но не для тех праздных честолюбцев, которые приглашением архиепископа на свои пиршества или
посягательством на его гостеприимство только тешили свою суетность, а для тех труждающихся и обремененных, которые
действительно нуждались как в духовной, так и телесной помощи. Будучи другом и попечителем бедных в Антиохии, св. Иоанн
остался таковым и на престоле константинопольском. Столица, блистая богатою пышностью своих палат и дворцов, в
действительности заключала в себе еще больше вопиющей бедственности, чем Антиохия, и архипастырь хотел помочь этим
бедствующим членам своей паствы. Архиепископская кафедра обладала весьма значительными средствами, и эти средства, еще
более увеличив их своею до крайности скромною жизнью, св. Иоанн стал обращать на благотворительныя учреждения. До него
на все столичное население было только четыре богоугодных заведения, которыя притом содержались скудно и неисправно. Св.
Иоанн, побуждаемый, своим пастырским попечением, приведя в порядок и благоустройство прежния заведения, стал устраивать
новыя, и вокруг церкви Божией, как плоды христианскаго человеколюбия, стали быстро возникать всевозможныя богоугодныя
заведения, где могли находить себе приют и убежище все больные и немощные, все отверженные, обреченные человеческим
жестокосердием на бедствия и гибель. И вся деятельность св. Иоанна направилась главным образом на поддержание этих
богоугодных заведений. В своих беседах он то и дело обращался к своим слушателям с призывом к пожертвованиям на
благотворение, и из его златословесных уст раздавались боговдохвовенныя речи, в которых милостыня восхвалялась как
величайшая добродетель, как такая, которая более всякой другой открывает доступ к небу и его райским радостям. Слова его
не оставались безплодными. Благотворительность весьма оживилась в Константинополе, и было не мало таких богатых людей,
особенно вдов, которыя, жертвуя все свое состояние на дела благотворения, сами поступали в богоугодныя заведения, и
служили больной и немощной братии. Такой успех весьма радовал великаго пастыря и он мечтал даже о том славном времени,
когда всякая бедственность прекратится в его пастве и все будут жить в том счастливом братском взаимообщении, в каком
жили первенствующие христиане в Иерусалиме
[26].
Но
благотворительность была лишь одною стороною пастырской деятельности св. Иоанна Златоуста. Еще более, чем телесныя
нужды, требовали от архипастыря попечения нужды духовныя, нравственныя, без удовлетворения которых не могла приносить
надлежащей пользы и сама благотворительность. Как Антиохия, так еще более Константинополь был городом, в котором
население было чрезвычайно смешанным. Хотя христиане преобладали числом, но в обыденной жизни еще сильно давало о себе
знать язычество, проявлявшееся во всевозможных суевериях. Рядом с язычниками жили и евреи, продолжавшие вести если не
открытую, то подпольную борьбу против церкви, и наконец в самой церкви постоянно происходили волнения, производимыя
различными ересями и расколами. Вся эта смесь племен и верований до крайности затрудняла деятельность пастыря, а к этому
присоединялись еще и другия, чисто общественныя язвы. Императорский двор далеко не представлял собою воплощения
добродетелей, которых по преданию привыкли ожидать от него в провинции. Вместо того, чтобы быть образцом и семейных и
общественных добродетелей, он скорее был источником всякаго нравственнаго тлена, который заразительно действовал и на
все окружающее общество. Безумная роскошь двора заставляла подражать ей и окружающих сановников, которые поэтому
предавались самому безстыдному хищничеству, ложившемуся тяжелым бременем на народ. Иоанн, всецело преданный попечению о
бедных, был глубоко возмущен таким неразумием и громко вопиял против него в своих беседах. "Такая безумная роскошь, -
говорил он, - непристойна христианам. Для чего, скажи мне, ты носишь шелковыя одежды, ездишь на златосбруйных конях и
украшенных лошаках? Лошак украшается снизу; золото лежит и на покрывале его; безсловесные лошаки носят драгоценности,
имея золотую узду; безсловесные лошаки украшаются, а бедный, томимый голодом, стоит при дверях твоих, и Христос мучится
голодом! О крайнее безумие! Какое оправдание, какое прощение получишь ты, Христос стоит пред дверьми твоими в виде
беднаго, а ты не трогаешься?
