Творения преподобного Максима Исповедника. Книга II. Вопросоответы к Фалассию - [113]

умилостивление есть [это Слово], ставшее подобным нам, как расторгающее в Самом Себе наши преступления и, дарованием благодати в Духе, обоживающее греховную природу [человека]; наконец, кущей является [то же Самое Слово] как то, что укрепляет богоподобный навык в непреложном добре, и как всеобъемлющая связь преображения в бессмертие.

Мы не верим, что Богу приятны заклания бессловесных животных и окропления кровью, как мзда [нашего] почитания [Его], даваемая приносящими во оставление их грехов, что они делают, опираясь, естественно, на Писание. [1363] И это [наше убеждение важно] для того, чтобы мы, скрытно не почитая Бога как страстного [и не думая о Нем] как о Том, Кто со многим усердием и страстью заботится о тех же [вещах], о коих волнуются человеки, отвергали подобных людей, предающихся распущенности и невоздержанности. Мы знаем, что жертвоприношения суть духовны; [1364] мы не только умерщвляем страсти, закалывая их мечом духовным, который есть Слово Божие, [1365] и сознательно истощаем всякую плотскую жизнь, словно [изливаем] кровь, но и приносим Богу, благоговейно почитая Его, [свои] любомудренные навыки и [все] естественные силы, а также осуществляем, для [обретения] Божиего удела, [1366] всесожжение в огне духовной благодати. И естественным образом рассматривая так каждый из символов, приводимых в Писании, мы, словно на вершине таинственного созерцания, умерщвляем временное и преходящее предание Закона, подобное семи мужам от сыновей Саула, а также уничтожаем и [самого] Саула, то есть перстный ум, [уповающий] на одно только [буквальное] речение Писания, дабы не быти ему во всех пределах Исраилевых, то есть не быть ему в образе духовного созерцания. Этот [перстный ум], живя в действительности, прекращает, гонит и уничтожает смыслы и помыслы, соответствующие естеству, ограничивая Закон одной только плотью и почитая как нечто божественное страсти бесчестия. [1367] А помыслы, соответствующие естеству, обретя свободу действия вследствие закона Духа, таким же образом уничтожают и предают смерти эти страсти в начале жатвы ячменя. Жатва же ячменя есть собирание добродетелей в деятельном любомудрии, [осуществляемом] вместе с соразмерным [духовным] разумом; такому собиранию присуще истреблять земное в Писании и уничтожать всякое перстное движение [в нас]. И одновременное с тем, как человек разумным образом посвящает себя любомудрию [в делании] добродетелей, он естественным разом переносит толкование Писаний [из области буквы] в [область] Духа — так он служит Богу в новизне Духа, то есть в осуществлении духовного делания, [1368] а также посредством возвышенных созерцаний. [Другими словами, он уже не служит Ему] в ветхости буквы посредством чувственного и телесно-низменного восприятия Закона, став, наподобие иудеев, питателем страстей и прислужником греха. [1369] Ибо осуществлять духовное делание посредством помыслов, соответствующих естеству, следует так, чтобы положить руки на страстную и телесную мысль закона, как о том повествуется в Писании: И взяцарь два сына Ресфы дщере Аиа, подложницы Саула... Ермониа, и Мемфивосфеа, и пять сынов Меровы, дщери Саула, их же роди Есдриилу... и даде их в руки Гаваонитам. Руки гаваонитян [1370] есть делание естественных помыслов соответствующее добродетели, благодаря которому сыны Ресфы, Ермония и Мемфивосфея, то есть действие страстей, возникающее из телесного научения Закона (а оно состоит в одном произнесении слов), а также разнузданное движение помыслов, предаются смерти. Кроме того, [к ним присоединяются] и пять сыновей Меровы, то есть пять порожденных роскошью разнузданных способов противоестественного злоупотребления пятью чувствами. Всякому возвышенному и высоко парящему в Боге уму присуще также убивать их на высоте, подобной горе, духовного созерцания в начале жатвы ячменя, которая есть прелюдия к добродетельному деланию или благочестивому созерцанию соответствующему естеству; таким же образом [этот ум] уничтожает действие страстей и непристойное движение помыслов. [Таково наше рассуждение] относительно разнузданных способов злоупотребления чувствами.

И падоша тамо сии седмь вкупе; тии же умрошаво днех жатвы первых, в начале жатвы ячменя. И взя Ресфа дщи Аина вретище, и потче е себе при камене, дондеже снидоша на них воды Божия с небес. Ресфа, как я уже говорил, толкуется как «поприще уст», которое есть телесное научение Закона, [заключающееся] в одном только произнесении слов; она после смерти рожденных от него страстей, случившейся на горней вершине естественного созерцания в сердце каждого из тех, кто прежде был охвачен этим научением, расстилает, словно вретище, покаяние на камне (под ним я подразумеваю слово веры в Господа), имея попечение, в духе и посредством покаяния, о законах по Христу. [1371] Она день и ночь имеет перед очами, словно воспоминание о [погибших] детях, прежнее воспитание в плоти Закона [1372] до тех пор, пока прольются воды Божии с неба, то есть до тех пор, пока не посылаются ей божественные ведения Писаний с высоты духовного созерцания, которые угашают страсти, а добродетели возобновляют.