Творения - [531]

Теперь, я полагаю, будет полезно поставить вопрос: в какого рода злоупотреблении учением об апокатастасисе виновен Григорий Нисский? Максим излагает свое учение как церковное, и Феодор Студит не испытывает никаких трудностей, повторяя его почти два века спустя. Итак, поскольку есть всеобщее воскресение, то это следует понимАmb не только в отношении тела, но и способностей разума. Оно предполагает определенное познание Бога, но без общения с Ним. Однако Григорий шел дальше, ибо учил, что даже грешники в конечном счете будут приобщены Божественным благам. Вопрос о забвении грехов у Григория остается темен.

Но это слишком смелое описание состояния грешников. Некоторые отрывки из Максима дополняют картину. Существуют бесконечные муки совести (Ер 24, 612С), мрак, печаль и мука, а кроме всего прочего, общение с бесами и ненавидящими, и ненавидимыми, и более того — отделение от Бога и Его святых. Между Богом и осужденными нет ненависти, ибо Бог по сути любовь, однако свободно выбранное отделение от Него остается (Ер 1,389А — В).

Такова картина конечного состояния грешников по Максиму которую он и передает в письме к своему другу Георгию; но это описание не богословское. И мы должны удовлетвориться этой фрагментарной картиной. Однако мой анализ, если он не далек от истины, придает большую глубину словам, которыми Максим подтверждает свое учение о совершенной любви Божией ко всем людям: «…так и Господь наш Иисус Христос, являя Свою любовь к нам, пострадал за все человечество, и всем равно даровал надежду воскресения, хотя каждый делает себя достойным либо славы, либо наказания» (Char I)[3133].

Максим и оригенизм. ΑΡΧΗ ΚΑΙ ΤΕΑΟΣ [3134]

Максим и оригенизм — вопрос об их отношении был поставлен в недвусмысленных выражениях Гансом-Урсом фон Бальта- заром, в первую очередь и яснее всего в его кропотливом исследовании «Die" Gnostischen Centuries" des Maxismus Confessor»[3135]и снова в блестящем и полном аллюзий эссе «Kosmische Liturgie. Maximus der Bekenner: Höhe und Krise des griechischen Weltbilds»[3136]. Я сам рассматривал эту тему в своей диссертации: «The Earlier Ambigua of S. Maximus the Confessor and his Refutation of Origenism»[3137].

Но в действительности фон Бальтазар и я говорили о двух разных оригенизмах. Я говорил, как видно из самого названия, об ошибочных учениях, отвергнутых Максимом, но приписываемых Оригену, фон Бальтазар же скорее — о богословии Логоса Оригена и об основных интуициях, которым Максим всегда некоторым образом был обязан. Я только вскользь затрагивал эти аспекты наследия Оригена у Максима, чаще же отсылал к рассмотрению их у фон Бальтазара[3138]. Теперь же я хочу обратиться к этой проблеме непосредственно, и попытаться частично прояснить влияние Оригена на Максима.

В качестве вступления необходимо проанализировать несколько типов оригенизма, о которых может идти речь.

Первое различение типов оригенизма было представлено в моих трудах и трудах фон Бальтазара. Я имею в виду, с одной стороны, интерес и внимание к контурам целого — тот дух, что вдохновляет, та интуиция, которая направляет весь корпус оригеновской мысли, а с другой стороны, интерес к исследованиям отдельных учений, будь то самого Оригена, или же тех экстремистов, которые впоследствии претендовали на то, что Ориген — их учитель.

Другое различение типов оригенизма я нахожу у Вернера Йегера[3139]. Существует Ориген- «гимнаст» (gymnast), который в первую очередь в О началах выдвинул несколько рискованных объяснений фундаментальных вопросов, ответы на которые нельзя обнаружить эксплицитно ни в Писании, ни в церковном учении. Это — Ориген, осужденный как еретик во времена Иеронима, а также до и во время Юстиниана. На втором месте Ориген, воспринявший многое от Филонова толкования Писания, непревзойденный глава и учитель Александрийской школы. В-третьих, существует Ориген аскетико-мистических идеалов.

Это последнее — весьма объемная категория. Йегер говорит: «Аскетическое богословие Григория [Нисского] — прямой отпрыск оригеновской мысли… Они [Григорий и Василий] открыли, что хотя великий александриец не застал монашества как реалии в жизни Церкви, но в своей мысли он предварил аскетический идеал, исходя из своего личного религиозного опыта»[3140].

Это, очевидно, отчасти совпадает с тем интуитивным пониманием Оригена, которое имеет фон Бальтазар. Однако здесь требуется самостоятельное рассмотрение, поскольку многое у Оригена является выражением традиции. Этот аскетико-мистический идеал, столь полно представленный в сочинениях Григория, — как и Максима, — делает очевидным, что богословская мысль Оригена, также как и Григория, и Максима, особенно, если рассмотреть основные тенденции и цели, не может быть непосредственно сравнена с научным богословием схоластов. Последние хотели работать только с концепциями, которыми может манипулировать, и которые контролирует человек; высшие достижения богословия, зависящие от глубокого, Богом данного опыта Бога и христианской жизни для их целей отодвигаются в сторону[3141]. Однако Ориген, Григорий и Максим даже тогда, когда они в максимальной степени схоласты, обычно имеют в виду прикосновение, насколько это возможно, к высочайшим достижениям опыта — άναγωγή.