Творцы и памятники - [28]

— Хорошо, я поеду, — вздохнул Шухов,

И вот они стоят друг против друга — высокий, сухощавый, с властным, холодным лицом министр и плотный, с рыжеватой бородкой, с вдумчивым, доброжелательным взглядом инженер. Они почти одного возраста — министр всего на четыре года старше, — и обоим нет еще пятидесяти.

— Я высоко ценю ваши заслуги на поприще отечественной промышленности, — произносит министр. Он смягчает шипящие звуки, как это делают жители юга России. Он вырос на юге.

— Благодарю вас, — сдержанно отвечает Шухов.

Министр молчит. Огромный опыт, умение распознавать людей с первого взгляда подсказывают Витте: стоящий перед ним человек не из тех, с кем привык он иметь дело. Двадцать пять лет он на службе; начал мелким чиновником, стал крупным дельцом, потом государственным деятелем, министром. Недавно высочайше пожалован званием статс-секретаря[3]. Какая галерея лиц прошла перед ним за эти годы! Интриганы, карьеристы, просители, прихлебатели, сплетники, идеалисты — и всякие, всякие… Но люди с таким огромным чувством уверенности в себе встречались редко. О чем говорить с человеком, которому от него, всесильного министра, ничего не нужно!

— Я, как глава высочайше утвержденной выставочной комиссии, — произносит Витте, — считаю, что фирма Бари заслуживает золотой медали.

В откинутую назад руку министра был мгновенно вложен наградной лист. «…Награда присуждается за применение новых усовершенствований в конструкции металлических зданий и за широкое развитие, быстрое и хорошее исполнение строительных и котельных работ…»

Приблизившийся Бари благоговейно принял наградной лист.

— Вы получили высшую награду выставки, — продолжал Витте, — право изображать на фирменных документах государственный герб Российской империи. Я полагаю, что этой наградой — первой в России за строительные работы — фирма обязана вашим, господин Шухов, способностям.

— Благодарю вас еще раз. — Шухов отошел в сторону.

Бари остался разговаривать с министром.

Творец и памятники

Мясницкая улица в Москве тесная, шумная, торговая. На домах множество вывесок: «Антрацит, кокс», «Книжный магазин», «Фотография П, Павлова», «Контора А.И. Дангауера и К⁰».

У старинной церкви Архидиакона Евпла всегда народ. Напротив дома чаеторговца С. В. Перлова, будто из Китая перенесенного в Москву, — почтамт. За тыльной его стороной — Кривоколенный переулок. Здесь в одном из этажей высокого дома разместилась контора Бари. В большом кабинете работает Владимир Григорьевич Шухов. Два дубовых письменных стола у разных стен друг против друга, на одном телефон. Шкаф с книгами. Просторный диван, кресла (все обшитое темно-зеленой кожей), несколько стульев. На стенах многочисленные фотографии шуховских машин и сооружений. Маленький столик в углу весь уставлен моделями. За кабинетом — зал.

Огромную работу — продумывание, расчет, выполнение чертежей, руководство постройкой на месте — делают совсем немного людей, всего двадцать. В Шухове они видят своего учителя.

Рядовые инженеры обычно знают несколько конструкций; хорошие — множество. Их квалификация заключается в умении выбрать для данного случая нужную. Представить себе математическую модель процесса, происходящего в машине, сооружении, и использовать это при проектировании могут считанные люди. Это талант особого рода, редчайший.

Приехал из Петербурга инженер Галанкин, растерянный вошел в кабинет Шухова. «Владимир Григорьевич, беда! Не могу сдать газгольдер[4]. Самый большой в Петербурге. Комиссия — профессора, два директора завода. Приборы показывают утечку воздуха. Сколько ни проверяли заклепки, швы и затворы, течи нет. И тем не менее… Хоть режьте…»

— А вы учли объем подмостей, — ни на минуту не задумавшись, спросил Шухов, — на которые опирается крышка колокола при посадке газгольдера?

Побледневший, с вытаращенными глазами смотрел Галанкин на своего учителя; потом бросился в коридор. Вниз, по Мясницкой, через Садовое кольцо, к Николаевскому вокзалу, тут же в поезд — и немедленно снова в Петербург. Прохожие испуганно сторонились странного человека. Бежит по тротуару и выкрикивает одну только фразу;

— Но ведь я не Шухов, я Галанкин!..

Художник видит мир в образах; композитор приводит в гармонию звуки. Сколь непонятными должны казаться ощущения человека, для которого самые интересные сигналы внешнего мира — это силы, ломающие, скручивающие, гнущие толстые железные балки и листы. Это, казалось бы, бесконечно далекие Ьт повседневной жизни линии математических кривых, по которым нужно выстроить балки, чтоб они могли противостоять нагрузкам. Это силы вообще, с которыми любой материал — нефть, железо, вода, дерево — встречает попытки человека подчинить его себе. Как может обычный человек чувствовать эти сотни и тысячи пудов, даже предварительно не рассчитав их? Инженеры поражались, когда Шухов сразу называл им вес будущего покрытия, стоило только сообщить длину и ширину проектируемого цеха. Они приходили в недоумение, когда Шухов, скользя карандашиком по длинным столбцам цифр, останавливался вдруг на какой-нибудь и просил проверить. Они начинали уверять Шухова, что считали по многу раз и стоит ли делать лишнюю работу. Но, проверив, убедившись в его правоте, требовали объяснений. Как догадался, откуда известно, почему именно здесь остановился карандаш. «А он лучше нас с вами знает, где есть ошибка», — отвечал Шухов. Инженеры, смеясь, отходят. Ответ исчерпывающий. Огромный талант плюс огромный опыт — разве это не ясно и так?