Творчество Лесной Мавки - [88]

- И теперь ты будешь кричать об этом на каждом углу, — досадливо сказал Варфоломей.

- Многих людей именно горе приведет к Господу, — заметил Иисус. — И знайте, что Отец небесный никому не откажет в помощи. Ибо всё для Него возможно.

- Лишь бы о благодарности люди не забывали, — продолжал Варфоломей. — Не забыли через год обо всем, что с ними случилось, и не перестали жить по совести. Таких забывчивых тоже немало будет.

В Иоанновом доме свечи горели до зари, одолевая тьму, накрывшую весь мир. Какая сила приковала душу его к белому пергаменту, и даровано ему было трудное право словами высказать небо. Не сам писал, Бог водил его слабой рукой. Одолевала усталость, тогда Иоанн поднимался и видел звезды, ломящиеся в окно, и видел почти как открытые врата неба. На много тысяч жителей Земли один рождается наделенный голосом, с которым сам не может сладить, ибо это голос Бога говорит в нем. Тени страха прятались в углах комнаты и зло скалились оттуда, но они были бессильны перед мощью Слова. Такого слова, которое может убить, может воскресить, которого не сожжет огонь и не сотрет время. Предтечей всех поэтов на Земле был Иоанн, нареченный Богословом. Ложилась с болью и надеждой истина на белый свиток, и прозревала тьма.

Двенадцать человек были в лодке посреди взбесившегося, ставшего вдруг чужим и враждебным моря, на веслах плотник Иаков и Фаддей. Черные волны мощной тяжестью ложились на весла, у гребцов ныли руки, а хрупкая лодчонка то вздымалась на чудовищном гребне, то падала в пропасть.

- Не доплыть нам до берега.

- Дай я, я покрепче тебя, — Варфоломей потеснил Фаддея у весла.

Все до рези в глазах вглядывались в мглу перед собою, но видели только волны и низкое небо, до берега было много верст, ни огонька не видно.

- Сгинем, — крикнул Иуда Искариот с какою-то дикой радостью, нервно дрожа.

Вначале показалось — сгусток белого тумана, морской мираж, знакомый рыбакам; но через миг разглядели человека в светлой одежде, идущего к челну через море, и волны, как ручные птицы, затихали у его ног. Там, где шел он, шторм успокаивался, и ступал он точно по гладкой дороге, выстланной лунным серебром.

- Господи, — крикнул Симон Петр, ревущая буря подхватила его голос. — Если это вправду Ты, вели мне идти к тебе.

Выкарабкавшись из лодки, Петр шагнул в черный зев моря. Он легко сделал несколько шагов по упругой, пружинящей глади. «Как это возможно?» — уколола его разум коварная мысль. И вскрикнуть не успел, как соленая клокочущая вода затянула его.

- Держись, — Иисус протягивал ему руку. Вдвоем дошли они до лодки, словно посуху. Петр быстро замерз в мокрой одежде, его била дрожь.

- Твоя сила — в твоей вере, — промолвил Иисус. — Запомни, так буде всегда. Пока веришь — спасешься, хотя бы все вокруг полагали спасение невозможным. Не оскорбляй Отца Небесного неверием, отчаянием. Едва подпускаешь к себе сомнение — гибнешь. Отдохните, оставьте, — сказал он уже гребцам, — теперь я и Андрей сядем на весла.

Гребли они оба уверенно и сильно, и море, точно большой добрый зверь, соленым шероховатым языком лизало им руки.

Скоро впереди показались огни Капернаума. Города, где их родные не спали, тревожились и ожидали их возвращенья, и несколько из тех огней, видных издалека, принадлежали добрым ждущим окнам. Как тяжко в жизни без таких огней.

4

Краснокаменный храм роптал, как растревоженное гнездо диких пчел.

У самого входа, зазывая и выкрикивая, торговали холстами, книгами, заморскими сластями. Здесь золото и серебро сбиралось в прочные ларцы. Предполагалось, что некоторая часть выторга пойдет на нужды храма.

Два месяца тому назад на этих широких каменных ступенях сидел городской сборщик податей. Левий Матфей привык всё в жизни измерять деньгами, потому лишь, что не знал другой удобной и достоверной мерки; он привык, что всякий поступок, всякий труд и в конечном итоге каждая судьба человеческая имеет некую цену. «Я скопил немного, хоть и никого не грабил и был честен», — признался он, когда Иисус спросил о его жизни и деяниях; «я в меру сил и возможностей помогаю нищим, жертвую на храм».

- Ты оценил свой путь жизни по весу золота, — с горечью сказал ему тогда Иисус. — Как убого. На небо ничего не возьмешь с собою, кроме души, нагой и мудрой…

- Я видел, как озлобляет нищета, — ответил Левий. — Уж лучше что-нибудь иметь за душою.

- Озлобляет, — согласился Иисус. — Скоро не будет ни нищего, ни богатого, ни золота, ни голода.

Матфей, уходя, бросил серебро у порога храма. Ушлый торговец с рябым лицом поднял, радуясь дешевому подарку судьбы.

Сейчас, войдя, Матфей застал в доме Божьем сутолоку и крик. Кричали, вырвавшись из разбитых клеток, легкокрылые голуби и пестрые куры, тучей клубились в воздухе перья. Три опрокинутых тяжелых стола перегородили вход. Бились ларцы и раскатывались фальшивыми слезинками монеты.

- Сделали из дома Божьего посмешище. Прочь отсюда, прочь!

Высокий юноша полосовал веревочным бичом всех, кто попадал под руку, кнут свистел и хлопал по воздуху, рассекая людскую брань и громкое клохтанье перепуганных птиц. У Иисуса бился нерв на щеке. Он не замечал, что поранил нечаянно руку осколком разбитого кувшина и яркая кровь цедилась на загаженный пол. Двое солдат стражи попытались скрутить мятежника, но он легко вывернулся из их рук.