Творчество и революция – строго по Камю. Постсоветская левая молодёжь в поисках новой культуры и новой идеологии - [4]

, отвлекающий людей от реальности и подменяющий реальность миром иллюзий – для того, чтобы эксплуатируемые и ограбляемые не восставали против тех, кто их эксплуатирует и грабит: «Зрелище это капитал, концентрированный до такого состояния, что он уже становится наглядным, видимым и вовсе не обязательно массовым образом. У каждого есть шанс отказаться от зрелища ради действительности. Опасно путать естественность и действительность. Зрелище держится за счет естественности, лишь иногда нарушая это правило ради обнажения приема и одновременно ради его усложнения. Революция обращается к действительности. Революция сегодня единственное доказательство существования действительности, но доказательство, не оставленное нам как данность, как благотворительность, а предложенное как возможный шанс» (там же, стр. 18).

Освобождающее же искусство, с точки зрения Цветкова – это уже не искусство в собственном смысле слова, это – социальная практика, революционное действие: «Сегодняшний авангардный художник не запирается в сквоте, он направляется в замолчавшие из-за бессрочной стачки цеха какого-нибудь гиганта и вместе с рабочими ставит там мистерию «Государство и революция», разработанную режиссером Ульяновым на озере в шалаше. Вход бесплатный. Не явившихся просим не обижаться. Никакой игры. Все настоящее» (там же, стр. 128).

Цветков открыто прокламирует свою классовую позицию. Он не собирается убеждать всех, зная, что это невозможно. Он обращается к тем, кто находится с ним по одну сторону баррикады, и к тем, кто должен логикой событий быть с ним по одну сторону: «У рабочих украли речь. Они не распоряжаются знаком, хотя и изменяют означаемое. Пролетарий не в состоянии сам сделать свою спецовку, свою манеру, свою терминологию модной, не в состоянии выразить непобедимую метафизику забастовки, придать статус артефакта и классового символа обыкновенной отвертке, при помощи которой стильно, например, выколупывать булыжник из Красной площади и посылать его властям как декларацию о намерениях. Работающему некогда. Необходим художник, способный преодолеть отчуждение, т.е. способный увидеть в себе такого же пролетария, необходим до тех пор, пока пролетарий не бросит работать на классового врага и не протянет пролетарскому художнику руку, чтобы вместе творить восстание» (там же, стр. 127). Цветков откровенно презирает трусость и конформизм обывателя, мелкого буржуа – и пишет об этом очень ярко: «Когда пылает ваш дом, у вас есть две возможности – бежать из дома или сгореть вместе с ним, но большинство людей, известных мне, пытаются убежать из огня, оставаясь в доме. Их «жизнь» есть отчаянное метание по огненным комнатам в надежде убежать, не убегая. Они хотят остаться, но не погибнуть. Поэтому их и забирает отсюда смерть, когда надежд на то, что они выберут одно из двух, более не остается. Смерть тушит пожар» (там же, стр. 108). Обывателя он называет «рабом», бойца будущей социальной революции – «партизаном». Именно так, по Цветкову, будет выглядеть завтрашнее противостояние: раб – партизан: «Кто такой раб? Тот, чьи самые яркие впечатления связаны с деньгами и сновидениями» (там же, стр. 109); «Если вы сделали что-то только ради денег или безопасности, значит, вам не за чем было рождаться. Если вы партизан, значит, вы фальшивая купюра в их кассе, несущая невидимый знак, сводящий их с ума, фальшивая купюра из тех, которые обанкротят все их благополучие, однажды дружно обнаружившись во всех карманах и на всех счетах» (там же, стр. 102).

При этом Цветков не собирается вступать в какую бы то ни было теоретическую полемику с «классовым врагом», считая это заведомой потерей времени: «Если такие советы кажутся вам хулиганскими, идиотскими и подрывными, значит, вы ездите на «джипе», в кармане у вас кредитная карта, а в холодильнике ананасы с рябчиками. Извините, я не к вам обращаюсь. Для остальных: стоит ли чего-нибудь жалеть, ведь это все давно уже не ваше, а кем-то приватизированное, и назад вам без боя никто ничего не отдаст» (там же, стр. 73). Пока вы занимаетесь бесконечными словопрениями с классовым врагом, убежден Цветков – вы безопасны, и классовый враг вас не только не боится, но и не уважает. И лишь когда вы переходите к действиям, угрожающим доходам, социальному статусу, самой жизни классового врага – вы вырываетесь в реальность из навязанной вам противником игры: «Либеральные журналисты предпочитают видеть в анархистах нечто вроде уличных обезьянок до тех пор, пока речь не идет о похищении их детей, разоблачении их доходов и отстреле их весьма не либеральных хозяев» (там же, стр. 120).

По мнению Цветкова, буржуазное общество предлагает наемному работнику заведомо невыгодную и унизительную социальную роль, монотонную отупляющую «жизнь» в обмен на призрачные гарантии минимальной стабильности. Партизан – это тот, кто отказался играть по чужим правилам и жить такой псевдожизнью: «лучше стрелять из автомата и падать на ходу из машины, чем стоять у станка или сидеть у клавиатуры» (там же, стр. 121); «Государство насильно удерживает в живых большинство населения, но не всех. Государство занимает у большинства их жизни, чтобы «обезопасить» их. Попробуйте изъять у государства свою жизнь обратно. Этот банк никогда не возвращает вкладов, ограничиваясь символическими процентами. Партизан – тот, кто выкрал свою жизнь из банка. Этого можно добиться только с помощью взлома, нападения, штурма. Никогда при помощи махинаций» (там же, стр. 118). Цветков констатирует: реальность, увы, именно такова: либо ты живешь в псевдомире – и работаешь на буржуа, либо ты из наркотического дурмана вырываешься в