Творчество и есть жизнь. О прозе Рауля Мир-Хайдарова - [5]

Шрифт
Интервал

Основные темы и образы первых лет творческой работы писателя нашли своеобразное преломление и развитие в романе «Ранняя печаль», законченном в 1991 году и вышедшем отдельным изданием пять лет спустя. Жанр этого произведения — беллетризированное воспоминание. Форма чрезвычайно трудная, в которой читательский интерес поддерживается не перипетиями сюжета, а чередой самых обыденных реалий, подробностями бытия, лишенными внешних эффектов. Предвосхищая опыты А. Битова, воплощенные в книге «Неизбежность ненаписанного» (М., «Вагриус», 1998), Мир-Хайдаров в романе «Ранняя печаль» использует метод коллажа — включает в текст фрагменты из других своих произведений, тематически и эмоционально созвучных этому поразительному роману. Оригинальный прием автора активизирует читательское восприятие, связывая в единый узел тематические нити всего творчества писателя. Возникает целостный и самодостаточный мир. «Ячеистая» структура повествования позволяет обстоятельно обрисовать судьбы людей, совершенно разных по характерам, социальному статусу, а главное — по итогам жизненного пути. В романе, наряду с вымышленными персонажами, действуют и реальные люди (некоторые даже под собственными фамилиями), и географически достоверные города и поселки. Степное, Скудное, Хлебодаровка, Мартук — все это синонимы населенного пункта, откуда писатель родом. Этот затерянный в степи поселок, расположенный у самой границы между Европой и Азией, для Мир-Хайдарова не только «малая родина», а нечто большее — особый мир, в котором жили и живут многие герои писателя или оттуда они родом. Подобное уже встречалось в мировой литературе: в мифическом округе Йокнапатофа происходит действие большинства романов Уильяма Фолкнера. Перефразируя слова братьев Гонкуров, Мир-Хайдаров однажды сказал: «То место, о котором не осталось литературных памятников… обречено на выпадение из истории, на безвестность». Высшей для себя честью писатель считает не дифирамбы критиков, а слова мартучанина о себе: «Я из Мартука, описанного в известном романе…»

Размышляя о прошедшей эпохе, автор не скатывается на нигилистические позиции огульного очернения. Он не уподобляет людей «манкуртам» или «совкам» в угоду текущей политической конъюнктуре. Мир-Хайдаров не льстит ушедшему времени, но и не обрушивает на него ушаты грязи, как это делают многочисленные радетели «минутной истины». Герои «Ранней печали» — люди-созидатели, которые убеждены, что «только делом утверждается человек на земле». Книга получилась пронзительно грустная. Преодолевая льдистые барьеры людской разобщенности, Мир-Хайдаров подходит к широкой общечеловеческой теме, осмысливая жизнь как драгоценный дар Божий. Как бы ни скупилось время на радости, люди остаются людьми, они созидают счастье и живут в той реальности, которую им предоставили судьба и история. Рушан Дасаев, герой романа, не может похвастаться ни шикарной квартирой, ни особым благополучием, и автомобиля у него нет. Но он молод, его жизнь насыщенна и полна интересов. Любимая работа, музыка, литература, спорт — все входит в эту орбиту. Рушан открывает новых для себя писателей: Казакова и Распутина, Трифонова и Каледина. Трогательно гордится тем, что раньше всех в своем окружении прочел и оценил Фицджеральда и Дзюнпея Гомикаву. Прелесть жизни, ее очарование — вот основной мотив «Ранней печали». Оптимистическое восприятие рождается вовсе не от обладания дорогими и престижными вещами. Радость не имеет стоимостного выражения, и это тем более важно, что явственно и неумолимо ощущаемый фон романа — это трагическая суть бытия. Жестокость и крушение привычных устоев, словно мельничные жернова, перемалывают человеческие судьбы. Особое внимание автора привлекают неудачники, чья жизнь не состоялась не потому, что они сплоховали, а в силу враждебных обстоятельств. Сердце чуткого и восприимчивого читателя наполняется жалостью к героям, наделенным достоинствами, но обманутым бездушным временем.

Герой романа Рушан сожалеет не столько о том, что его поколение уходит, сколько о том, что оно уходит, не оставив достойного следа в духовной жизни исчезнувшей с мировой карты страны. Рушану нет еще и пятидесяти, а «он стал свидетелем крушения надежд, судеб, и не только людских. На его памяти исчезали города, кварталы, любимые здания и вокзалы, казахские аулы и русские селения». Жившие люди и существовавшая действительность исчезают с легкостью миража в пустыне. За текстом романа возникает мотив фантастичности, иррациональности бытия. Кафе-стекляшка под названием «Лотос» — последнее прибежище «элиты среди пьющих» — на самом деле становится дальним берегом реки забвения, уже размытым дымкой времени. В такой ситуации и трагично, и несколько смешно выглядят люди с их неписаными правилами и манерой общения. Всем своим поведением они пытаются убедить себя, что еще на плаву, «оттого и галстук, и учтивые разговоры, и неестественная галантность, давно ушедшая из общения нормальных людей, и тщательные проборы в давно немытых, посеченных волосах, и кокетливый платочек в кармане затертого пиджака». Невостребованность человека обществом — это мировая современная проблема, которую не решить усилиями одних психологов. Не тривиальная безработица, а фатальная ненужность и, как ее следствие, невовлеченность в жизнь порождают внутреннее чувство никчемности и мучительные духовные коллизии.


Еще от автора Сергей Иванович Алиханов
Оленька, Живчик и туз

Сергей АЛИХАНОВ — родился в 1947 году в г. Тбилиси. Окончил Грузинский институт физической культуры. Автор нескольких стихотворных сборников, повести “Клубничное время” (“Континент”, № 77) и романа “Гон” (М., 2000). Живет в Москве.


Рекомендуем почитать
Мастера римской прозы. От Катона до Апулея. Истолкования

Книга Михаэля фон Альбрехта появилась из академических лекций и курсов для преподавателей. Тексты, которым она посвящена, относятся к четырем столетиям — от превращения Рима в мировую державу в борьбе с Карфагеном до позднего расцвета под властью Антонинов. Пространственные рамки не менее широки — не столько даже столица, сколько Италия, Галлия, Испания, Африка. Многообразны и жанры: от дидактики через ораторскую прозу и историографию, через записки, философский диалог — к художественному письму и роману.


Полевое руководство для научных журналистов

«Наука, несмотря на свою молодость, уже изменила наш мир: она спасла более миллиарда человек от голода и смертельных болезней, освободила миллионы от оков неведения и предрассудков и способствовала демократической революции, которая принесла политические свободы трети человечества. И это только начало. Научный подход к пониманию природы и нашего места в ней — этот обманчиво простой процесс системной проверки своих гипотез экспериментами — открыл нам бесконечные горизонты для исследований. Нет предела знаниям и могуществу, которого мы, к счастью или несчастью, можем достичь. И все же мало кто понимает науку, а многие боятся ее невероятной силы.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.