Твоими глазами - [22]

То, что картину написал Шерфиг, нам тогда было неизвестно. Я узнал это лишь много лет спустя. Мы тогда даже и не думали о том, что перед нами картина. Для нас это были настоящие джунгли.

Первое время, довольно долго после того, как мы пошли в детский сад, мы с Лизой и Симоном не говорили о картине. Но всякий раз, когда мы ели, мы смотрели на неё и понимали, не обменявшись ни словом, что двое других тоже смотрят. И не только мы втроём.

Сначала мы разглядывали слонов и тапиров — больших зверей на переднем плане. Пережёвывая завтрак, мы изучали опушку леса.

Не знаю, сколько продолжалось это исследование, нам было шесть лет, у нас не было понимания времени в том смысле, в котором оно бывает у взрослых. Но приблизительно месяц или два мы жили на опушке.

Потом мы двинулись вглубь. По-прежнему ничего не обсуждая, мы стали продвигаться в глубь чащи.

Там мы обнаружили обезьян и льва. Цветы, которых мы никогда прежде не видели. Позади них — пауков. За ними — сиреневую ящерицу.

Наконец, мы добрались до озера. Дальше за озером пейзаж превращался в зеленоватую дымку.

Однажды Симон встал во время завтрака, пошёл к озеру, остановился и стал разглядывать его.

Вставать во время еды не разрешалось.

— Симон! — окликнула его фрёкен Кристиансен.

Симон обернулся к ней. Я помню его распахнутое лицо. На нём почти не было страха.

Если человек настолько открыт, то вряд ли что-то может задеть его за живое, его ничего не затронет, даже страх.

— Я хочу посмотреть, что там за озером, — сказал он.

Я сразу же понял, что он имеет в виду. И Лиза поняла. Конни поняла. И все остальные дети в столовой.

Не поняла только фрёкен Кристиансен.

Она встала и подошла к нему.

— Это картина, — сказала она. — она написана на стене. За озером ничего нет. Это просто плоская поверхность!

И она постучала ладонью по стене.

Джунгли трогать нельзя, это все дети знали. Но фрёкен Кристиансен всё-таки нарушила правило. И не просто потрогала, она ударила картину.

И вернулась на своё место. Симон тоже сел.

Дальше мы ели в тишине. Столовая медленно приходила в себя после потрясения. Всё громче и громче звенели тарелки, кувшины с молоком и стаканы, шуршали обёртки от бутербродов.

Когда звуки образовали надёжный заслон, Лиза заговорила, очень тихо.

— За озером живут и другие животные.

Мы стали вглядываться в джунгли. Сквозь ветви деревьев, лианы, подлесок, преодолевая бескрайние просторы, по которым мы давно уже путешествовали. Мы всматривались в озеро, пока наши взгляды не упёрлись в противоположный берег.

— Бегемоты, — сказала она, — в тумане.

Дымка рассеялась, мы увидели болото и бегемотов.

— У них маленькие бегемотики, — сказал Симон.

Мы увидели бегемотиков.

Лиза потрясла свою алюминиевую коробку для бутербродов, на дне перекатывались оливки. Это были не те чёрные, которые мне иногда давали, эти оливки были нежно-зелёными, как листья только что распустившегося бука. Из-за оливкового масла, в котором они до этого лежали, на них появился радужный блеск, и на фоне тусклого металла они сверкали, словно светло-зелёные жемчужины.

— Это еда не для детей!

Фрёкен Кристиансен внезапно нависла над нами, она смотрела внутрь Лизиной коробки.

На минуту мы все застыли.

Потом Лиза взяла со стола крышку и закрыла коробку. Это был жест, демонстрирующий безоговорочное послушание и признание поражения.

Фрёкен Кристиансен отправилась дальше.

Она как будто парила в воздухе. Платья воспитательниц в бело-зелёную клетку доходили почти до пола, закрывая ноги. Однажды, когда фрёкен Кристиансен остановилась, с увлечением распекая кого-то из детей, я подкрался к ней сзади, лёг на спину и подполз под её платье.

Я решил проверить, человек она — или какое-то иное существо.

Мне показалось, что я забрался в палатку. Я посмотрел вверх на её ноги, возвышающиеся, словно колонны. Снизу закрытые длинными белыми носками, которые доходили до колен, превращаясь во что-то похожее на нейлоновые чулки, которые ещё выше переходили в пояс и подвязки.

Внезапно меня охватило непреодолимое любопытство. Как и тогда, когда мы путешествовали по джунглям, я почувствовал сильное желание вскарабкаться вверх в платье-палатке фрёкен Кристиансен, по её ногам-столбам, мимо пояса и подвязок, и, преодолевая загадочную мистику архитектуры женского тела и нижнего белья, добраться до её трусов.

Но тут я сообразил, какая мне угрожает опасность, и незаметно выбрался наружу.

Как раз в ту минуту, когда фрёкен Кристиансен обернулась спиной к нам и коробке с зелёными оливками, мне и вспомнился тот случай.

Вдруг Лиза сняла крышку с коробки. Наши руки метнулись вперёд за зелёными жемчужинами. Мы быстро сунули их в рот, и Лиза снова закрыла коробку.

Пока мы осторожно жевали, дружно впитывая вкус свежей травы, лимона и ароматной, напоённой солнцем мякоти, вбирая всю открывшуюся нам неописуемую палитру вкусов, мы начали понимать, что нас ждёт впереди: одновременно с тем, что мы всё больше и больше узнавали мир взрослых, мы всякий раз, когда этот мир создавал нам преграды — будь то джунгли на стене, недетская еда, расписание сна или вода из крана, — немедленно принимались создавать и расширять наш собственный мир.