Твои ровесники - [37]

Солдат не выдержал. Он густо покраснел и крикнул:

— Молчать!

Отец Кай Су — он сидел на берегу, с опущенными в воду израненными ногами — повернул голову и долго смотрел на солдата.

— Я знал твоего отца и деда, Ли Бон, — тяжело расставляя слова, сказал он. — Хорошие были люди.

Он помолчал и стал глядеть на воду.

— Они бы плюнули тебе в лицо, Ли Бон!

Солдат отвёл свою лошадь в тень дерева.

— Тек Сан говорил правду: со своей земли не бегут… Свою землю защищают… А кто защитит её, как не мы сами?

Кореец в американском картузе опять крикнул, и арестованные поднялись.

А когда скрылись вдали солдаты, ехавшие сзади пленных, и пыль осела на придорожную траву, вышли из-под моста Кай Су и Пек Чан. Они долго смотрели в ту сторону, куда увели людей Прохладной Долины, и пошли на север.

Им хотелось сейчас же рассказать всё, что произошло с Прохладной Долиной, Ким Ир Сену.

10. «ТЫ МЕНЯ ЖДИ, КАЙ СУ…»

Север отделялся от юга глубокой вихлястой речкой. Северная граница проходила по высокому обрыву.

Оба берега были лесисты. Деревья склонялись над водой, и встречались места, где густые кроны сцеплялись, образуя над речкой зелёный коридор.

Кай Су и Пек Чан сидели у воды, под корнями столетнего дерева.

От Северной Кореи их отделяла вода.

Проползая мимо американского поста, они видели, как в тени палатки солдаты играли в карты. С этим берегом всё благополучно. А вот как на той стороне — неизвестно.

Ребята сделали себе шапки из листьев и травы, схватились за корни и бесшумно спустились в воду.

Глубина начиналась сразу от берега. Кай Су тихо подал команду:

— Ну!

Пек Чан разжал пальцы и скрылся под водой… Через мгновение показалась его голова, и по тому, как Пек Чан судорожно глотал воздух, Кай Су понял, что его друг тонет.

Он повис на левой руке и схватил Пек Чана за волосы. Тот с трудом выкарабкался на берег.

— Ты что? — изумился Кай Су.

Пек Чан тяжело перевёл дух:

— Я… Понимаешь, я не знал, что будет глубоко… Если бы я знал… я бы научился… Я ведь не умею плавать.

Кай Су долго, мучительно долго молчал, глядя на воду.

Пек Чан ждал, когда он поднимет на него глаза.

Кай Су посмотрел на верного друга и улыбнулся:

— А может быть, что-нибудь придумаем, Пек Чан?

Пек Чан опустил голову:

— Нет, Кай Су, тут уж ничего не придумаешь.

— Ну что ж, Пек Чан… Отдохни, и пойдём обратно. Я тебя подожду… — Кай Су вздохнул. — Только я тебя очень прошу: научись поскорей!

Пек Чан побледнел.

— Нет, Кай Су… Ты плыви… Вон он, северный берег. Плыви пока один, Кай Су…

Кай Су понял, что это решение Пек Чана твёрдо и непоколебимо, и горячо обнял земляка. Пек Чан прошептал:

— Ты меня жди, Кай Су, я скоро приду.

Кай Су опустился в воду, оттолкнулся от корней и быстро поплыл к северному берегу.

Сквозь слёзы Пек Чан видел Кай Су ползущим по крутому обрыву. Потом он увидел, что Кай Су поднялся во весь рост и вошёл в чащу леса.

11. КАЙ СУ УЛЫБАЕТСЯ

Лейтенант Николаев надел больничный халат и пошёл отыскивать главного врача.

У третьей палаты он остановился и заглянул в дырочку, процарапанную в матовом стекле.

По комнате ходил седоусый человек в расстёгнутом халате. Он огибал табуретку, стоявшую на его дороге, тремя длинными шагами достигал тумбочки, внимательно разглядывал пятнышко на стене, говорил, вернее — рокотал густейшим басом. «Так…» Поворачивался, опять обходил табуретку, на этот раз с другой стороны, подходил к изголовью кровати, на которой спал черноволосый мальчик, и громыхал: «Так-то…»

Николаев осторожно открыл дверь и вошёл в палату. Доктор указал ему глазами на табуретку, повернулся и, не останавливаясь, зашагал от кровати до пятнышка на стене.

Мальчик ворочался и скрипел зубами. Иногда он стонал и с трудом — жилы надувались на тонкой шее — поднимал голову.

Николаев, не отрывая глаз от мальчика, сказал:

— Двадцать третий.

— Что «двадцать третий»? — спросил седоусый не останавливаясь.

— Двадцать третий рейс совершаете, Иван Петрович. Вы бы хоть табуретку переставили — мешает.

Седоусый сбился с ноги.

— А известно ли вам, товарищ лейтенант, — доктор сделал страшные глаза, — что приёмные часы установлены с трёх до семи?

Николаев молчал. Он хорошо знал характер приятеля. Доктор повышал свой громоподобный голос.

— Нарушать больничные порядки я не позволю!.. И не возражайте!

Мальчик что-то забормотал. Доктор замахал на Николаева руками и зашипел:

— Тише, прошу не шуметь…

Он осторожно положил руку на лоб больного. Мальчик притих. Доктор заворчал:

— Ваши молодцы тоже… Рады стараться… Эдак не только мальчишку — меня напугать можно…

Николаев хотел рассказать доктору, как пограничники привели к нему мальчика, полуголого, худого, как он неожиданно уснул за обедом и почувствовал себя плохо, да вспомнил, что не один раз говорил об этом, и промолчал.

А доктор всё ворчал, но так тихо и невнятно, что казалось, будто слова застревают в его жёстких усах и не могут вырваться наружу. Наконец он окончательно умолк и стал ходить по комнате, на этот раз описывая правильные круги.

— Так вы серьёзно решили взять его к себе?

Николаев замялся:

— Ну… на время, конечно… Пока я здесь… Ведь армия скоро покинет Корею. Меня, видите ли, очень интересуют языки восточные. Китайский я немного знаю… А корейцы, знаете, такой поэтический народ… Я записал несколько песен. Чудо!