Тверской гость - [93]
— Даже мусульмане признают касты! — укоризненно сказал он.
— Я по-другому на людей глядеть приучен. Перед моим богом все равны. Все одинаковы.
Старый камнерез возразил:
— Но ты сам рассказывал, что у вас есть тоже раджи, воины, брамины… Я знаю, они называются иначе. Однако в чем разница? Разве ваш раджа отдаст дочь за купца? И разве вдова воина выйдет замуж за пахаря? Скажи, кто был твой отец?
— Ну, купец…
— О! И ты купец. А сыновья оружейников кем становятся?
— Да обычно и они оружейники…
— В чем же разница?
— Есть разница. У нас, видишь ты, брамином может райот стать. Мужики решат — и станет служить. И воинами все бывают: и пахари и ремесленники. Это — если враг напал…
Но Карна лишь усмехнулся.
— Значит, у вас просто смешивают касты. Ну, скажи, какой из райота брамин? Разве он знает священные книги?
— Что верно, то верно. Писания не знают… Это беда наша.
— А теперь ответь на другой вопрос. Вот ты родился купцом. Ваш раджа раджой. А райот — райотом. Почему это так?
— Ну, у кого кто родитель… Но вот мой-то отец мужиком родился!
— Это иное! — остановил его Карна. — Очень редко и мы допускаем переход человека в высшую касту. Но правило остается правилом. Ответь — почему?
И, не дав Никитину возразить, старый камнерез отвечал сам:
— Потому, что касты созданы богом Вишну. Их происхождение божественно. И твое рождение лишь следствие бесконечного числа причин, хоть и неведомых тебе самому, но вполне определенных. Ты должен знать, что такое карма. Ничто на свете не возникает само по себе, каждое следствие имеет причину, а причина — следствия. Каждый шаг человека определяет его будущее, а сама его жизнь определена его прошлым… Слышал ли ты мудрый рассказ о риши[75], родившемся с колом в заду? Всю жизнь терпел он муки, а когда взмолился к богам, спрашивая, за что терпит, боги открыли риши, что в прошлой жизни своей он вставил соломинку в зад безобидной птичке, и ныне его постигло возмездие.
Афанасий, с трудом сдерживая улыбку, ответил:
— У нас не верят, что человек снова рождается. Умер так умер. Попал куда следует — в ад, в чистилище или рай, и уж тут до страшного суда, когда господь сам во всем разбираться будет…
— Но это та же карма, только наивная… Просто у вас многое путают.
— Ты так убежден в своей правоте, что говорить трудно. Одно скажу: у нас людей вроде неприкасаемых нет. И все братьями по вере считаются.
Карна щурил слезящиеся, близорукие глаза, задумывался.
— Странно, — говорил он. — Это странно. Боги, вероятно, дали вам свою милость.
— Да что милость! Бесчеловечно же чураться людей, как заразных! Виноваты они, что ли?
Но Карна качал головой:
— Как ты не понимаешь? Бесчеловечно! Ничуть. Очень человечно. Ты судишь поверхностно. Кто тебе сказал, что мудрый не уважает неприкасаемых? Уважает. Но достойных, исполняющих все повеления касты. Такие неприкасаемые более близки богам, чем брамин, забывающий законы шастр…[76] Ведь принадлежность к одной касте не вечна. Человек в новой жизни может либо подняться, либо пасть. Вот каждый и должен держаться законов своей касты. А наша каста вайши[77] — не может общаться с неприкасаемыми. Да и для любой касты прикосновение к этим людям — грех. Я способен понять тебя, раз ваша страна не имеет таких законов. Но ты в Индии, и если ты хочешь быть близок с нами, помни наши правила.
В словах Карны Никитин услышал строгое предостережение и, так как не хотел лишиться расположения гранильщика алмазов, почел за благо внять им. В конце концов помочь забитым, вечно голодным кори, мачи, дхоби и чамарам он ведь не мог…
Карна заметил, что Никитин его послушался. Это подкупило камнереза. И когда среди знакомых индусов заходила речь о Никитине, Карна веско заявлял:
— Человек, уважающий наши обычаи и сочувствующий нам, достоин уважения и с нашей стороны. На его земле нет низших каст. Это удивительно. Но и он удивителен. Кто видел людей с такой белой кожей и золотыми волосами? Никто. Мы даже не думали, что могут быть люди с такой белой кожей. Светлая же кожа всегда означала принадлежность к высшим кастам. Это надо помнить.
Полностью разделяя мысли камнереза, Нирмал и пригласил Никитина на "день риса".
Справедливости ради надо сказать, что он все же посоветовался с брамином.
Но брамин Рам Лал не возражал. Этот молчаливый старец, видевший Афанасия и много слышавший о нем, промолвил:
— Человек, получивший от богов дар путешествований, отмечен ими. Это не простой человек.
Афанасий этого не знал, но мнение брамина мгновенно стало известно всем близким к Нирмалу людям и сильно возвысило Никитина в их глазах.
На праздник в дом Нирмала пришли родные и знакомые из их касты.
В белом, чистом домике Нирмала, на выходящей во внутренний, с цветами, двор галерее собралось человек двадцать.
Никитин впервые был на индусском празднике и смотрел во все глаза.
По обычаю, он сделал сыну Нирмала подарок. Поднесенная им серебряная цепочка с изумрудом заставила Каджоли, жену Нирмала, вспыхнуть от удовольствия.
Гости — мужчины и женщины, среди которых были и совсем юные девушки, держались вместе. Разговаривали и смеялись тут не по-русски — тихо. Обращались друг к другу сдержанно, вежливо.
