Твёрдость по Бринеллю - [45]

И Галина заливала свое горе слезами, впервые открыв людям то, что так долго разрывало ей душу, что так тщательно от всех она скрывала, даже от матери…

— Да ты что! — выслушав, в ужасе закричала на нее Наташа. — Да ты соображаешь, что ты говоришь? Да ты и думать-то так не можешь! А как их еще надо любить-то, как? Я своих, иной раз, тоже — убила бы, так разозлюсь, а потом — отойду… А какая еще любовь-то должна быть особая? Зря ты расстраиваешься, зря, у всех так бывает: такая полоса — этакая, то черная — то белая, все пройдет и у тебя, все наладится, вот увидишь!

— Да, чего ты, точно, так и бывает, — убеждал Галину и Наташин муж — он ее впервые видел такой. — Все образуется, нашла о чем плакать!

Галина чувствовала, что ее не понимают, во всяком случае, до конца. Нет, нет, все не то, она одна такая, которая не любит своих детей, не любит, и знает, почему: потому что никто их больше не любит… Для отца, дедушки, бабушки они оказались ничем — ни родной кровинкой, ни детьми. Это ее перевернуло, раздавило — оказывается, можно и так? Беспечно, без оглядки… Какая уж тут любовь!.. Но слезы уже вылились, страшная тайна ее выплеснулась, и от сердца немного отлегло.

— Ладно, — спохватилась вдруг она, — чего это я, действительно, испугала только вас.

Она подняла спящую Аленку с кресла и понесла ее на кровать.

Наталья с мужем переглянулись: «Да-а…»

***

Спустя два года после вечера откровения Галина совершенно перестала мучиться подобными вопросами, да и забыла о них совсем. Аленка стала большой — в четвертый класс пошла, но по-прежнему верила, что все подарки должен приносить Дед Мороз. Илюшка, до тех пор неизвестно на кого походивший, стал все более по характеру напоминать саму Галину, а Аленка — наоборот, отпетого Жупикова, и отношение Галины к детям соответственно переменилось. Чем больше замечала Галина в Аленке сходства с бывшим мужем, тем больше отстранялась, отчуждалась от дочери и все больше прикипала сердцем к сыну, пошедшему в ее родню, — права была тогда, в новогоднюю ночь, ее подруга. Ильку Галина, благодаря сходству их характеров, понимала лучше, и все меньше начинала понимать дочь, способную, как и Жупиков, выкинуть что-нибудь неожиданное. Она чувствовала, что судьба у Аленки тоже будет непростая, и ей еще придется с ней многого хлебнуть, и вряд ли радости.

Илюшка внешне не был похож ни на кого — ни на одного из родственников. «Божий подарочек» — звала его про себя Галина. Даже появился на свет сын несколько странно, не как Аленка, не как все дети: когда Галина наконец его родила, уже и все жданки кончились, все медицинские сроки прошли. Но ребенок не был переношенным. Галина задавала себе вопрос: как она могла забеременеть от Жупикова, если они к тому времени в постели уже и не поворачивались друг к другу? Не могла она забеременеть в те сроки. Конечно, тайны живого организма, тем более женского, неисповедимы, от него всего можно ожидать, но по всем подсчетам получалось, что Илюшка зачат как бы от «духа святого»… Но Галина об этом много не размышляла: главное — что у нее был сын, была дочь, и они вырастут, несмотря ни на что. Она их, конечно, не балует, да и ласки они видят мало — так где ей взять ласки, если она сама ее не получает? Грубеет все больше с годами, охамляется, это правда. Детей наказывать стала.

А когда это она к насилию успела привыкнуть? Поначалу ее поражало, как сосед своего мальчишку мог ремнем лупить, но дурные примеры заразительны, незаметно и она к ремешку пристрастилась, и теперь уже сосед иногда уговаривает ее образумиться… Но как их, детишек, вредных и упрямых, не поколачивать иногда? Так совсем от рук отобьются. Одной ей с ними будет не справиться… Правда, Галине бывало неприятно, если она вдруг замечала, что дети ее боятся, — спешно, дрожа от страха, исправляют какую-нибудь свою оплошность, пока мама не увидела, не прикрикнула, не наказала, — но успокаивала себя тем, что это им же на пользу. И ее когда-то в страхе держали; а дети подрастут — поймут, где надо бояться, где нет, а сейчас пока страх только и помогает. Да и как не нагонять на них страху, когда всю закипающую злость, напряжение с работы домой несешь, а дома — все сама да все одна, а отыграться, разрядиться не на ком: мужа нет. Вот на детях и срываешь злость — на ком же еще? Она сама стала жертвой обстоятельств несчастливой жизни, и на детях это отзывается — не без ее помощи, конечно… Галина знала: любил бы ее кто-нибудь, или сама она полюбила — помягче душой была бы, совсем другой бы стала. Но где она, любовь-то?.. А так все ее разочарования на детских спинах запечатлены. Ну и за некоторые проступки, как она считала, все равно наказывать надо… Так что с ремешком ей было сподручнее управляться.

***

Однажды Илька взялся самостоятельно погладить свою новую синюю рубашку с ярким гномиком на груди — любит он с утюгом повозиться. Тут же, по обыкновению, и Аленка появилась, поучать братца начала, как надо правильно с утюгом обращаться. Хотела сама показать, а заодно и погладить, да дело, как всегда, кончилось скандалом. Не отставая от мамы, Аленка надавала Илюшке тумаков и ушла, раздосадованная. Упрямый Илька, хоть шлепков наполучал и разревелся, утюг все же отвоевал и принялся гладить рубашку.