Твердая порода - [55]

Зубаиров лежал под стеганым одеялом, купленным Райсой в сельпо, подтянув колени, сжавшись в комок. Стоило чуть пошевельнуться, как под одеяло будто холодная змея заползала. «Да, пора перебираться в село», — решает он. Потом дает отбой: «Дней десять — пятнадцать прожить еще можно. Не умрем!»

Рывком откидывает одеяло и выходит к парням на зарядку.

— Когда в село-то? — встречают его. — Хватит мерзнуть!

— Соскучились по телятам и козлятам бабушек? Или язтургайских клопов хотите скорей поставить на зимний откорм?

Конечно, удобней тут с работой — она рядом, и на случай какого-нибудь осложнения все люди на месте. И вообще здесь был рабочий коллектив, а поразбредутся буровики по избам — собирай их, как колхозников. И если не случай, то неизвестно, сколько бы еще времени разведчики стучали зубами в палатках — до снега, наверно.

В тот день Зубаиров ночевал у жены в Язтургае.

Сапарбай проснулся от лошадиного ржания. Музыкальный этот звук пронзил его душу, напомнив родные степи. Встал, откинул полог палатки, вышел на поляну. На лесной опушке остановились какие-то люди с лошадьми. Меж высоких телег стояло несколько шатров. Горели костры, вокруг которых сидели бородатые мужчины, женщины в ярких сборчатых юбках, черномазые детишки.

Сапарбай разбудил Валентина. Не скидывая одеяла с плеч, Тин-Тиныч выглянул в окно: «Цыгане!» Толкнул ногой Фархутдина:

— Ты смотри, кто к нам подселился!

— Ха, цыгане! Скажи точнее — братья наши! Они родственников издалека чуют, вот и присоединились.

— Отселить бы их надо…

— А они, между прочим, такие же свободные граждане Советского Союза, как и ты. Где хотят, там и живут. Вместе веселей будет! Стой, а нет ли там молодых цыганочек?

Фархутдин поднялся, дрожа от холода, натянул рубашку, подошел к окну.

— Да, Тин-Тиныч, эти живут лучше нас, богаче. У них кони, телеги, перины. И жены рядом. Ей-богу, и шатры больше наших палаток. И теплее в них, наверно…

Когда буровики Тин-Тиныча вышли наружу, вахта Кадермата в полном составе уже стояла у кострища и таращила глаза на цыганский табор.

Фархутдин тронул за плечо Кадермата.

— Чего испугались, соколики? Ну-ка, пойдем к ним, познакомимся с братьями по судьбе. Узнаем, откуда они и куда кочуют, как их здоровьице…

Разведчики подошли поближе. Пришельцы не обратили на них никакого внимания. Таскали из лесу хворост, помешивали варево в казанах, растягивали на поднятых оглоблях сырые одеяла и старые, добела вытертые ковры.

Когда буровики, насмотревшись, собрались уходить, к ним широким шагом, метя подолом юбки пожухлую траву, приблизилась молоденькая цыганка. Она, будто ища знакомого, остановила свои черные горящие глаза сначала на Кадермате, потом на Валентине, повернулась к Фархутдину и, выбрав наконец жертву, схватила руку Сапарбая.

— Дай, парень, ручку, скажу, что с тобой было, угадаю, что будет! — Цыганка, видно, не нуждалась ни в каком разрешении, затараторила: — Жизнь твоя была тяжелая, в поисках счастья ты приехал издалека, красавец…

Сапарбай испугался этих слов и этих цепких, как клещи, пальцев, подался назад:

— Не нужно!..

— Пусть погадает, глупый, не бойся! — сказали разведчики, которых заинтересовало, как сейчас цыганка будет охмурять парня.

— За счастьем ты приехал сюда, — говорила она, глядя Сапарбаю в глаза. — А твое счастье было рядом с тобой, светлое, как эта река. Злые люди твое счастье подобрали… Ты, красавец, живешь в казенном доме, и счастье тебя ждет в казенном доме… Если хочешь узнать, как и когда найдешь свое счастье, позолоти ручку, услышишь…

Сапарбай вырвал руку.

— Деньги просит!

— А ты думал, что она даром работает?

— Не жалей десятку, сын глупца! — Фархутдин подмигнул товарищам. — Ведь все точно говорит! Даже сказала, как на берегах Ика рядом с тобой Карима ходила!

Цыганка тем временем поймала руку Фархутдина.

— Дай, скажу и твою судьбу!

— Валяй! Червонец — не деньги.

Глядя в глаза Фархутдину, цыганка запела: дескать, ты живешь в казенном доме, у тебя нет ни богатства, ни семьи, ни детей, не надейся, не будет и дальше, терпи — будешь жить богато, станешь большим человеком, и если сейчас тебя девушки не любят, то…

— Меня?! — вскричал Фархутдин, и разведчики захохотали вокруг.

Цыганка поняла, что дала промашку, попыталась исправиться, но Фархутдин уже не слушал ее.

— Нет, вы взгляните на ее ручки, ребята! Давно меня не касались такие изящные ручки…

Буровиков будто подхватило нежданное развлечение и понесло.

— Постой, цыганочка, не уходи, на-ка еще десятку…

— И мне тоже погадай!

Сидящие у костров цыгане в мгновенье ока окружили буровиков, обещая сказать «всю правду», угадать судьбу по картам, по глазам, по линиям на ладони.

Тин-Тиныч перекричал всех:

— Ну хорошо, хорошо — верим! Тогда скажите: есть здесь нефть или нет! А! Что! Замолчали?

Но цыганки уже пришли в себя:

— Есть, есть, князь! В земле все есть!

В самый разгар этого шабаша вернулся из села Зубаиров.

— Это что еще такое?! Кто это такие? — кричал мастер издали, приближаясь к табору.

Фархутдин, словно рапортуя, встал перед Зубаировым.

— Братья приехали, мастер! Братья по крови, горячей и густой!

— Придется вам собираться, — сдерживая раздражение, обратился Зубаиров к цыганам. Его тут же окружили несколько бородатых мужчин и, прижимая руки на груди, поздоровались с поклоном.